Нежданный сил прилив, — все то, на что Скупей становится природа наша. Не описать, как он любил его, Души своей отраду! Как умело Малютку нянчил он, справляя с ним Заботы чисто женские, — не только Потехи ради, как мужья иные, А терпеливо, с ласковой охотой; И колыбель его качал так нежно, Как лишь способна женская рука. А в пору чуть поздней, когда малыш Лишь только-только вылез из пеленок, Любил суровый, нелюдимый Майкл, Чтоб был пострел всегда перед глазами, — Трудился ль сам он в поле иль склонялся Над связанной овцой, пред ним простертой, Под древним дубом, росшим одиноко У хижины, — густая тень его От солнца укрывала стригаля, За что он и зовется по сю пору Во всей долине Сгригалевым Дубом. И там, в тени прохладной, в окруженье Серьезных и живых ребячьих лиц, Майкл только что и мог шутливо-строго, С укором нежным взглядывать на сына, Коль за ногу овцу хватал шалун Или ее, лежавшую покорно Под ножницами, возгласом пугал. Когда же с Божьей помощью малец Стал пятилетним крепышом и щеки, Как яблочко, румянцем налились, Майкл срезал крепкий прут в подлеске зимнем, Железом рукоятку оковал — По всем статьям пастуший посох вышел. С орудьем этим у ворот овчарни Иль на пути к расщелине наш страж Теперь вставал, чтоб придержать овец Иль завернуть их. Вам, конечно, ясно, Что делу сей подпасок, сам с вершок, То ли подмогой был, то ли помехой. И оттого ему не так уж часто Отцова доставалась похвала — Хоть и старался он, что было сил, Пуская в дело, как овчар заправский, И посох свой, и властный взгляд, и голос. Но вот сравнялось Люку десять лет, И он теперь уж грудью мог встречать Напоры горных ветров; ежедневно С отцом на равных отправлялся он На пастбища, не жалуясь, что путь Тяжел и крут. И надо ль говорить, Что Майклу упованья лет былых Еще дороже стали? Что от сына Шли токи чувств и будто прибавляли Сиянья солнцу и музыки ветру? Что ожил сердцем вновь седой овчар? Так под отцовским оком мальчик рос — И к восемнадцатому году стал Родителю надеждой и опорой. Но вот однажды в тихий мир семейства Пришла беда. Задолго до тех дней, О коих речь теперь веду я, Майкл Дал поручительство свое за ферму Племянника; хозяин работящий Племянник был, в достатке жил надежном. Но грянула нежданная гроза: Он разорился; предписанье вышло, Чтоб поручителю покрыть убытки. То тяжкий был удар для пастуха: Доход его и так-то невелик, А тут отдай едва ль не половину. И показалось в первый миг ему, Что горше не бывает испытанья, Хоть думал прежде: уж в его-то годы Привычен к испытаньям человек. По размышленьи же, собрав все силы Души, чтоб заглянуть беде в глаза, Решил он было, что продать придется Наделов отчих часть, но сердце в нем Вновь дрогнуло, и он на третье утро Сказал жене: 'Послушай, Исабел. Весь век на этих землях гнул я спину, И не сказать, чтоб милостью Господь Нас обделил на них; а попади Они в чужие руки, — видит Бог, Я не найду покоя и в могиле. Тяжел наш крест. Уж я ль не был в труде Чуть ли не солнца на небе прилежней? А вот, выходит, прожил лишь в разор Семье своей, седой глупец. Плохой Был родственничек тот — и выбор сделал Плохой, коль нас обманывал; да хоть бы И не обманывал: ужели мало
