The sylvan slopes with corn-clad fields Are hung, as if with golden shields, Bright trophies of the sun! Like a fair sister of the sky, Unruffled doth the blue lake lie, The mountains looking on. And, sooth to say, yon vocal grove, Albeit uninspired by love, By love untaught to ring, May well afford to mortal ear An impulse more profoundly dear Than music of the Spring. For _that_ from turbulence and heat Proceeds, from some uneasy seat In nature's struggling frame, Some region of impatient life: And jealousy, and quivering strife, Therein a portion claim. This, this is holy; — while I hear These vespers of another year, This hymn of thanks and praise, My spirit seems to mount above The anxieties of human love, And earth's precarious days. But list! — though winter storms be nigh, Unchecked is that soft harmony: There lives Who can provide For all his creatures; and in Him, Even like the radiant Seraphim, These choristers confide.
Как позлащенные щиты, Трофеи пламенного неба, Легли на горные хребты Поля с роскошной жатвой хлеба. Как сткло, лазоревых озер Поверхность спит, не колыхаясь, И выси дальных сизых гор В нее глядятся, отражаясь. Повсюду гулкие леса Оглашены пернатых пеньем, Хотя уж птичек голоса Любви не дышат вдохновеньем. Но пусть в священной тишине Их песня страстью не согрета, — Она сто раз отрадней мне, Чем музыка весны и лета. В весенних песнях пыл любви, Борьба, тревога, раздраженье, Огонь в клокочущей крови И жизни бурное волненье. В них страсти рвутся на простор, Трепещут сладострастьем звуки, В них слышен бешеный раздор И голос ревности и муки. А здесь святая песнь слышна, Как благовест другого года; В ней, благодарности полна, Гимн Божеству гремит природа. И я, внимая песне той, Все дольное отбросив долу И чуждый мук борьбы земной, Несусь душой к Его престолу. Греми же, песнь! Да не смутит Тебя бурь зимних приближенье! Жив Тот, чья благость сохранит Все, что живет, от разрушенья, Все, что живет, живет лишь Им, Отцом любви, Владыкой славы, И шестикрылый херувим, И звучный хор певцов дубравы.
