Мне снова снился Рим.

Я петляла по лабиринту Колизея и никак не могла найти выход. Это был настоящий замкнутый круг. Я перебегала с одного яруса на другой, сбивая ноги в кровь на стоптанных скользких ступеньках древних лестниц. Я искала выход, но все стенные проемы, созданные для того, чтобы покидать Колизей без давки, были забраны ржавыми решетками, поросшими выцветшей травой.

За мной кто-то гнался. Я слышала его дыхание, слышала его гулкие шаги, уносимые эхом под высокие арочные своды. Я знала, что под развалинами арены располагались подземные ходы, по которым гладиаторы попадали на сцену. Я думала, что там спасение. Я бежала туда, но в какой-то момент стены угрожающе задрожали. Я побежала еще быстрее, но не успела. Стены рухнули, и тяжелые, покрытые трещинами и мхом камни, засыпали меня. Один из них раздавил мне грудь. Во сне я не почувствовала боли, я просто не смогла больше дышать и проснулась.

Влажная от страха простыня весила, казалось, целую тонну. Я откинула ее и рывком поднялась с постели. Распахнула окно и жадно втянула ноздрями свежий воздух. Но так до конца и не избавилась от власти ночного кошмара – грохот от рушащихся стен все еще звучал в ушах.

Горизонт был укутан белесой туманной дымкой. Она колыхалась, как гигантская медуза, выброшенная приливом на берег моря.

Я простояла у окна до тех пор, пока пульс не пришел в норму, а остатки сна не растворились в утренней прохладе.

Оставив окно открытым, я вернулась в кровать. В сером рассветном мареве кроваво-красные разводы на зеркале выглядели пугающими. Стараясь не смотреть в ту сторону, я натянула простыню до подбородка и закрыла глаза.

«Сновидения – это зачатки грядущего. Мы видим во сне то, что должно свершиться», – выплыла из подсознания слышанная когда-то фраза. Я почувствовала озноб и поплотнее закуталась в простыню.

Где-то вдали заливались соловьи, приветствуя рождение нового дня.

В одиннадцать часов, плеснув в лицо холодной водой, я спустилась вниз. Шмаков, в повязанном наподобие фартука полотенце, колдовал у плиты. По кухне плавал запах кофе и жареной колбасы. Картина напоминала сцену из мелодраматического сериала.

– Как спалось? – спросила я, ощутив голод.

– Отлично.

– Голова не болит?

– Вроде нет. Как насчет завтрака?

– Только сначала приведу себя в порядок.

– Ты и так прекрасно выглядишь. Свежа, как майская роза.

Шмаков хмыкнул и окинул меня оценивающим взглядом. Я вдруг увидела себя со стороны – в коротких шортах и полупрозрачной майке на тоненьких бретельках… Мне захотелось исчезнуть, и я поспешно взлетела вверх по лестнице.

Я приняла душ, вытерла волосы и обнаружила, что не захватила из спальни расческу. Обмотавшись наскоро полотенцем, я выскользнула из ванной в коридор и нос к носу столкнулась со Шмаковым, выходившим из комнаты Врублевской.

– Что ты там делал? – подозрительно спросила я.

– Алекс, ты неисправима, – нервно хохотнул Шмаков, – хорошо, что у тебя сковородки с собой нет. Я просто хотел напомнить тебе, что завтрак стынет.

С этими словами он отодвинул меня в сторону и насмешливо посмотрел на лужу, которая с меня натекла.

– А что это ты с зеркалом сотворила? Практикуешься в интерьерном дизайне?

Я вошла в спальню и со злостью захлопнула за собой дверь. Что Шмаков тут искал? На первый взгляд, все было на своих местах. Я прошлась по периметру.

Ничего необычного. Мне осталось продержаться один день. Всего один день. В воскресенье, то есть завтра, вернется Фиалка.

Я тщательно расчесала волосы, подумала и нанесла легкий макияж. Подкрасила ресницы и коснулась помадой губ. Надела джинсовые бриджи, хлопчатобумажную рубашку без рукавов, завязала ее на талии. Когда я вытаскивала вещи из сумки, то увидела, что молния на ней наполовину расстегнута. Сердце глухо стукнуло, но я убедила себя в том, что сама не застегнула сумку до конца.

– Не волнуйся, я скоро уйду, – сказал Шмаков, когда я спустилась вниз. Он стоял у окна, опираясь левой рукой на раму. В правой держал мобильный телефон.

Я пожала плечами. На столе остывала залитая яичницей колбаса, в чашках дымился кофе. На блюдце возле одной из чашек, очевидно, предназначенной для меня, лежал кусок сахара. Значит, Шмаков помнит, сколько сахара я кладу в кофе.

Я молча села за стол, ковырнула вилкой яичницу. Мелькнула абсурдная мысль, что еда отравлена. Аппетит сразу пропал. Я отодвинула тарелку.

Шмаков внимательно на меня смотрел.

– Алекс, что с тобой? – наконец тихо спросил он. Этот вопрос застал меня врасплох. Я не ожидала, что мое внутреннее состояние столь заметно.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Я же вижу, что что-то происходит, и это меня беспокоит. Ты напряжена, даже напугана. Я слишком хорошо тебя знаю.

– Ты знаешь меня прежнюю, – вяло парировала я. – С тех пор я сильно изменилась.

Шмаков в два шага пересек кухню и опустился на стул напротив меня.

– Доверься мне. Я тебе друг, а не враг, – прошептал он. Я почувствовала подступающие слезы, заморгала и отвернулась в сторону. Могла ли я ему доверять?

Денис выглядел искренним, но он талантливый актер…

Я схватила чашку с кофе и залпом выпила. Блюдце покачнулось, кусок сахара упал и укатился под стол. Я вымученно рассмеялась.

– Со мной все нормально, Денис. Тебе показалось.

– В любом случае, я хочу, чтобы ты знала одну вещь. Я… – он запнулся и продолжил после паузы, – всегда буду рядом.

«Вот это-то и пугает меня больше всего», – почему-то подумала я.

В этот момент раздался стук в дверь.

– Это, наверное, за мной. – Шмаков резко поднялся и направился к выходу.

Повернул ключ в замке и рывком распахнул дверь. На пороге стоял Олег Монахов. В руках он держал букет ирисов.

– Ну, конечно, – усмехнулся Шмаков. – Какая свадьба без баяна… Пока, Алекс!

Он нагнулся, небрежно чмокнул меня в щеку и ушел. Монахов молча повертел букет в руках и убрал его за спину.

– Доброе утро, – сказала я.

– Я, собственно, зашел узнать насчет вашей тренировки. Помните, мы с вами договаривались, что я буду приводить Дашу?

Монахов старательно избегал моего взгляда. Я вышла на крыльцо и опустилась на пару ступенек. На улице было свежо, поднявшийся ветер раскачивал верхушки деревьев. Я сделала глубокий вдох и повернулась к Монахову.

– Послушайте, Олег. Вы неправильно поняли. Мы с Денисом…

– О чем вы? – Монахов вскинул глаза. Они были холодными и равнодушными.

– Действительно, о чем это я? Пусть Дашенька приходит через два часа.

Монахов вежливо улыбнулся и, не останавливаясь, прошел мимо меня. Я осталась одна и могла теперь не прятать слез. Но их почему-то не было.

Столы, как это всегда бывало на кремлевских банкетах, ломились от яств. Но Кара не была голодна. Она устала и больше всего хотела сейчас оказаться дома, среди милых сердцу вещей, которые не способны обидеть, предать или причинить боль. Дом – единственное, что у нее осталось. Квартиру конфисковали сразу после ареста, теперь в ней жили другие люди. А дом отобрать