признание вины.

Кара подошла к зеркалу и расправила складки на пышной юбке. Сегодня она надела свое любимое шелковое платье, впервые с того дня, как побывала в нем на вилле ди Коломбо. Ей казалось, что платье до сих пор хранит тепло рук Дюка. Кара дотронулась до кулона на шее. Какое же счастье, что в тот роковой вечер перед арестом она спрятала его в тайник, иначе лишилась бы и его…

В дверь деликатно постучали, напоминая о том, что через пятнадцать минут должен начаться торжественный прием.

Свет загорелся на втором этаже, там, где я его оставляла включенным, и теперь неровными пятнами стекал по лестнице вниз. На веранде, напротив, стало еще темнее. Я осторожно переступила через распростертое на полу тело и, стараясь не шуметь, юркнула в гостиную. Дрожащими руками прикурила сигарету. Она показалась слишком кислой на вкус. А вдруг я его убила?

Я выбросила окурок и застыла на пороге веранды. Сколько прошло времени? Минута, пять, десять? Человек лежал в той же позе лицом вниз и не подавал признаков жизни. По крайней мере, я не слышала его дыхания.

Неужели я убила его?

На цыпочках я пересекла веранду, присела на корточки рядом с телом и протянула руку, чтобы пощупать пульс. Но тут «труп» пошевелился и схватил меня за ногу.

Я настолько убедила себя, что он мертв, что от неожиданности отпрянула назад и налетела спиной на стул. Стул с грохотом опрокинулся, а позвоночник пронзила боль. Как раз в том самом месте, где у меня была травма.

– Алекс, за что? – простонал «труп».

– Шмаков? – прохрипела я. Голос вдруг куда-то пропал.

Потирая ушибленную спину, я вскочила, подлетела к двери и щелкнула выключателем. Веранду залил тусклый свет. У входной двери, держась обеими руками за голову, сидел Шмаков.

– За что? – снова простонал он.

Не отвечая, я прошла на кухню, достала из холодильника бутылку минеральной воды. Открутила крышку, сделала несколько глотков прямо из горлышка. Вернулась к Шмакову, опустилась на пол рядом с ним и молча протянула ему бутылку с водой.

– Как ты сюда попал? – спросила я, когда он напился и приложил холодную бутылку к затылку.

Я взяла сковородку и поместила ее на колени. Меня охватило странное спокойствие.

– Через дверь. – Шмаков наконец поднял голову и посмотрел мне в глаза. На его лице я не прочла ничего, кроме обиды.

– Как ты открыл дверь?

– «Как, как»… Ключом.

– Где ты его взял?

– Алекс, это что – допрос? Мне не нравится твой тон. Мало того что ты чуть не убила меня…

– Где ты взял ключ? – перебила я.

– Господи, Алекс, ты что, с ума сошла? – Шмаков с опаской покосился на сковородку.

– Отвечай.

– Ладно, ладно. – Он примирительным жестом поднял руки ладонями вверх. – Я повздорил с Норой, и она уехала без меня. А куда мне идти? Не мог же я остаться ночевать у Галы. Вот я и пошел к тебе. Гляжу, света в доме нет, ключи торчат в замочной скважине. Я подумал, что ты куда-то ушла, а ключи вытащить забыла.

Черт, неужели я действительно оставила ключи в замке? Похоже на правду. Мои мысли тогда были заняты запиской от Лизы. И Монаховым…

– Я решил дождаться тебя в доме, – продолжал Шмаков. – Мало ли кто тут по ночам ходит. Могли ведь и обворовать. А ты вместо благодарности…

– А зачем ты ключ поворачивал? – Я вспомнила тихий скрежет, который и привлек мое внимание.

– Знаешь, можно подумать, что это тебя по голове ударили, а не меня. Зачем, говорит, ключ поворачивал… А как бы я, по-твоему, дверь открыл? Ведь ты же ее заперла.

– Я заперла? – По спине пополз холодок.

– А кто – я? – хмыкнул Шмаков и осекся. Посмотрел на меня в недоумении. – Постой… Но ведь если ты была внутри, то никак не могла запереть дом снаружи…

Я промолчала. Шмаков глотнул из бутылки воды, дотронулся до затылка и поморщился.

– Наверное, это я в темноте крутил ключ и случайно запер замок.

– Наверное, – тихо ответила я.

На самом деле я не сомневалась в том, что кто-то запер дверь сознательно, чтобы отрезать мне путь к отступлению, а потом отключил в доме электричество. Но кто? Я заглянула Шмакову в глаза. Черные и непроницаемые, как бездна. «Помни, когда ты заглядываешь в бездну, бездна заглядывает в тебя», – всплыло в памяти.

– Пойдем, чаю выпьем, – вздохнула я. Мне не оставалось ничего другого, как только поверить Шмакову.

Я помогла ему подняться, забрала у него ключи и закрыла дом изнутри. Когда я вошла на кухню, Шмаков, вытянув ноги, уже сидел за столом и с интересом наблюдал за моими перемещениями. Казалось, он уже полностью оправился от удара по затылку. Я налила в чайник воды, достала из холодильника сыр и колбасу. Есть я совсем не хотела, но мне нужно было чем-то занять себя. Я резала хлеб, когда почувствовала, что Шмаков прильнул губами к моей шее.

– Прекрати, – спокойно потребовалаа я.

– Ты так напряжена, – прошептал Шмаков и принялся массировать мне плечи. – Расслабься.

У него были сильные и нежные руки. Я отложила нож, откинула голову назад и прикрыла глаза. Мышцам было приятно, и не более того.

– Прошло столько лет, а я до сих пор помню твое тело, до сих пор скучаю по тебе.

Я оставила его слова без ответа и отстранилась. Повернулась к нему лицом:

– Не стоит, Денис.

– Я только хотел, чтобы ты расслабилась. Ничего личного. – Он улыбнулся и развел руки в стороны. – Кстати, у тебя красивый кулон. Оригинальный.

Наверное, я слишком бурно отреагировала – вцепилась пальцами в кулон и зажала в кулаке, потому что Шмаков странно на меня посмотрел.

– Пойду спать, – сказала я. – А ты поешь и ложись в гостиной.

Шмаков уселся за стол, соорудил себе бутерброд и впился в него зубами. Я зачем-то подошла к окну и заглянула в черную пустоту. Внезапно сиреневые кусты раздвинулись, и из них выплыло бледное лицо. Я испуганно отпрянула от окна.

– Ты что? – Шмаков удивленно застыл с поднесенным ко рту бутербродом.

– Там кто-то есть.

– Где?

Денис вскочил со стула, быстро погасил свет на кухне и встал рядом со мной. Теперь стало лучше видно.

– Там никого нет, тебе показалось.

В кустах никого не было. Я задернула штору. Я знала, что мне не показалось. Я видела лицо.

– Алекс, тебе надо лечить нервы. – Шмаков провел рукой по моей голове.

– Может быть.

Я резко развернулась и вышла из кухни.

Древние считали, что сон – это маленькая смерть.

На рассвете я проснулась от собственного крика. Обрывки ночного кошмара яркими всполохами крутились в голове.