– Какая же ты красивая, – выдохнул он, когда Кара садилась в машину.

И она вдруг почувствовала, что приняла правильное решение.

Очнулась я от крика. Разлепила веки и сфокусировала взгляд. Надо мной нависло опухшее лицо с заплывшими воспаленными щелочками глаз.

От ужаса я снова зажмурилась.

– Живая! – запричитало «лицо», и я с облегчением узнала Раису. – Господи, живая! Счастье-то какое!

Действительно, счастье…

– Что с вами случилось? – хрипло спросила я, имея в виду странный внешний вид Раисы.

– Со мной? – возмутилась она. – Это с вами что случилось? За каким лешим вас сюда понесло?

И тут я все вспомнила – скрип половицы, распахнутую дверь на чердак, метнувшуюся тень, удар по голове.

– Меня кто-то ударил по голове, – озвучила я свои мысли.

– Да вот я и говорю. Нечего сюда ходить, тут хлам сплошной, грязь вон непролазная. Во, гляньте-ка, кто вас ударил. – Она сунула мне под нос что-то плоское и большое. – Картина свалилась.

Я с трудом приподнялась и пощупала голову. На затылке набухла изрядная шишка, но крови вроде не было. Я взяла в руки картину. Она оказалась довольно тяжелой, хорошо, что не раскроила мне череп. А вот разглядеть, что на ней было нарисовано, мне не удалось – перед глазами все расплывалось.

– Главное, с чего это она вдруг свалилась? Сто лет провисела и ничего. А тут… А, правда, зачем вы сюда полезли?

– От скуки, наверное. – Я решила не посвящать Раису в истинное положение вещей.

– От скуки… – проворчала она. – Дайте-ка, я вам помогу. – Раиса подхватила меня под руки и рывком подняла с пола. Затылок отозвался тупой болью.

– О, а это что? – Она поставила меня у дверного косяка и нагнулась. Растерла пальцами комок грязи, понюхала. – Земля, влажная причем. Откуда это? – Она в недоумении уставилась на меня.

– Не знаю, – пожала я плечами, постепенно приходя в себя.

– Неужто она? – со священным ужасом выдохнула Раиса и размашисто перекрестилась. – Из могилы встала?

– Даже не начинайте! – прервала я домработницу, но по спине пополз холодок.

На кухне Раиса усадила меня на стул, достала из морозилки лед, завернула его в целлофановый пакет и приложила к моей шишке. Я расслабилась, боль отступила. Приятно, когда о тебе заботятся. Картину я притащила с собой, несмотря на горячий протест Раисы, и прислонила к ножке стола.

– Вот, нате-ка чаю. – Раиса подвинула ко мне чашку и устроилась напротив. Лицо ее сморщилось, воспаленные глаза наполнились слезами. – Господи, горе-то какое. Бедный Славик!

– Да уж, – пробормотала я и сделала глоток крепкого сладкого чая.

– Ой, я как узнала, как узнала… У меня прям сердце остановилось и облилось кровью. Обрыдалась уж вся, а слезы текут и текут… Откуда только берутся. – Она всхлипнула, вытащила из кармана фартука бумажную салфетку, промокнула глаза и громко высморкалась. – Я потому, как вас-то увидала лежащей, перепугалась так сильно. Тут ведь место-то какое. Мертвецы живых к себе тянут. Я и подумала, что вы тоже того…

– Спасибо, – усмехнулась я. – Кстати, а как вы меня нашли?

– Я в дом вошла, смотрю – дверь нараспашку, шаги услышала, а после стон.

– Шаги? – насторожилась я. Мои шаги она никак не могла слышать… Тогда чьи?

– Ну да. Вы, видно, по лестнице поднимались, когда я входила. Потом картина эта проклятущая свалилась, и вы застонали.

– А перед домом вы никого не встретили?

– Нет. А что?

– Да так. Ничего. – Я снова пощупала шишку.

– Болит? – с сочувствием спросила Раиса. – Хотите, анальгинчику дам?

Я кивнула. Она грузно поднялась с места, развернулась и чуть не упала, споткнувшись о прислоненную к столу картину.

– Ох, чертова мазня! – проворчала Раиса и легонько пнула картину ногой. Та со скрипом поползла и шлепнулась на пол. – Главное, как она на чердаке-то оказалась? Всю жизнь в спальне висела.

Я подняла картину. Это был пейзаж в простой деревянной раме. Неизвестный художник расположился для работы в самой нижней точке роскошного парка. Утопающие в зелени террасы с фонтанами ступенчато поднимались вверх к дворцовому ансамблю и вызывали в памяти ассоциации с одним из семи «чудес света» – висячими садами Семирамиды.

– По-моему, очень симпатично, – резюмировала я. Водрузила картину на стол, отступила на несколько шагов и прищурилась. – Мне нравится.

– О, гляньте-ка, как вы испачкались, – заметила Раиса и протянула мне упаковку анальгина.

На светлой ткани шорт расползалась темная клякса.

– Видать, оттуда, – отчего-то шепотом пробормотала домработница и добавила, заметив мой сердитый взгляд: – В смысле, с чердака. Снимайте, я живо простирну.

– Да ладно, – я сунула таблетку в рот, запила чаем и снова посмотрела на пейзаж, – а что здесь нарисовано?

– Понятия не имею, – проворчала Раиса. – Кавалер у Иды был итальянский, давно, после войны еще.

Он эту мазню и подарил. Идочка прям тряслась над ней. Над кроватью повесила, сама пыль с нее стирала сухой тряпочкой, меня не подпускала.

– Итальянец, говорите? Обожаю любовные истории, – прикинулась я сентиментальной барышней. – Расскажите мне про этого итальянца.

– Да я мало что знаю. Идочка, царство небесное, скрытная была.

– Неужели ничего не рассказывала? – разочарованно протянула я.

– Ну… если честно… Однажды я случайно услышала ее разговор с Верой Монаховой. С той-то они дружили. – Раиса неодобрительно покачала головой. – Ну вот, значит. Я, как водится, на кухне возилась, а они в гостиной шептались. Тут слышимость, сами видите, какая. Так что, не подумайте, я не специально подслушивала. Боже упаси!

– Да что вы, у меня и в мыслях такого не было. Из сбивчивого Раисиного рассказа, состоявшего из обрывочных фраз, я выяснила, что Врублевская познакомилась со своим итальянцем в Риме после войны. Было это то ли в сорок седьмом, то ли в сорок восьмом году.

– «Это была любовь всей моей жизни» – вот так Идочка сказала, – закончила Раиса свое повествование и горько вздохнула.

Когда Раиса ушла, я снова посмотрела на пейзаж. Косые лучи уходящего солнца били в распахнутое окно, упирались в картину и янтарными каплями стекали по шероховатой поверхности холста. На миг мне почудилось, будто я переместилась в пространстве и во времени и очутилась у подножия живописного холма. И будто стоило мне сделать несколько шагов, я оказалась бы на нижней террасе, окруженная прохладной завесой воды, бьющей из фонтанов. Я даже ощутила кожей легкое дуновение, теплое и влажное. Или то было чье-то дыхание?

Вилла оказалась настоящим дворцом.

Сверкающий лимузин быстро довез их до места. Шофер в ливрее остановил машину, распахнул перед гостями дверцы и подобострастно улыбнулся.

– Ессо! – торжественно провозгласил он.

– Приехали, – перевел Дюк. – Добро пожаловать на виллу di Colombo.

Массивные чугунные ворота, увитые ветвями с позолоченными плодами, распахнулись, и они очутились в фантастическом парке.

– У каждой знатной римской семьи есть свой геральдический символ, – рассказывал Дюк, не сводя с Кары глаз. – В нашей семье этот символ – Colombo, то есть голубь.