Она отвернулась, и теперь Кара видела только ее профиль. Верино лицо, намазанное толстым слоем крема, жирно поблескивало в искусственном свете лампы.

– Не плачь, Вер, – жалобно попросила Кара, – глаза завтра опухнут.

– Ну и пусть! – Верин подбородок мелко задрожал. – Пусть опухнут! Чтобы тебе стыдно стало!

– Ты банально завидуешь, – осознала вдруг Кара, и ее потрясла эта мысль.

– Я? – воскликнула Вера и густо покраснела. – Я завидую? Да пошла ты…

Она, как ошпаренная, выскочила из номера. На другом конце коридора громко хлопнула дверь. Кара вздрогнула.

Обхватила голову руками и до боли стиснула, чтобы хоть немного унять барабанную дробь в висках. Потом поднялась, распахнула окно. В комнату ворвался прохладный влажный воздух – на улице начался сильный дождь.

Кара медленно разделась. Сняла юбку, расстегнула пуговицы на блузке. Аккуратно повесила юбку на спинку стула, сверху – блузку. Машинально расправила воротничок.

Надела заштопанную байковую пижаму. Кара была равнодушна к вещам, балет научил ее довольствоваться малым.

Она легла в кровать и свернулась калачиком.

Два часа назад на концерте все было совсем по-другому. Приняв решение остаться в Италии, она успокоилась. На душе стало легко и радостно. Ее больше не раздражал Стертый, маячивший в кулисах во время ее номера.

А танцевала она так, как никогда прежде не танцевала. Кара постаралась вложить в «Умирающего лебедя» все переполнявшие ее эмоции. Ей казалось, что даже музыка Сен-Санса звучала совершенно по- новому.

Когда смолкли последние аккорды, в зале повисла тревожная тишина.

Кара вдруг испугалась. Она замерла в финальной позе композиции на бесконечные несколько минут.

Но тут кто-то из зрителей истерически выкрикнул:

– Bravissimа!

И зал взорвался аплодисментами.

Кара привыкла к успеху. Ее танец всегда встречали с благодарностью, но на сей раз было что-то особенное.

Зал буйствовал и бесновался. Почтенная римская публика, сметая на своем пути работников театра, рвалась на сцену.

Кара, утопая в цветах, смеялась и плакала одновременно. Красный как рак Стертый из-за кулис делал ей страшные глаза и махал руками, рядом с ним прыгала и хлопала в ладоши Вера.

По пути в гримерную Кару поздравляли коллеги, в спину несся приглушенный шепот.

– У нее замечательный «арабеск», ты не находишь?

У гримерной Кару ждал Дюк. Он был страшно бледен, лишь черные угли глаз полыхали на лице.

– Божественная! – выдохнул он и упал на колени.

– Ну, зачем вы? – смутилась Кара. – Перестаньте. Поднимитесь.

– Да уж, – усмехнулся Стертый, намертво вцепившийся в Карин локоть. Он якобы помогал ей нести цветы. – Ни к чему это, уважаемый, берегите себя.

Он втолкнул Кару в гримерную и закрыл дверь перед носом у Дюка.

Трава вокруг лежащего ничком тела была бурой от крови. Голова повернута под неестественным градусом, в остекленевших глазах застыло изумление.

Над телом, бывшим недавно садовником Славиком, деловито суетились мухи. В метре от него валялась опрокинутая раскладная лестница. Пальцы правой руки Славика судорожно сжимали рукоятку электропилы «Bosh», из-под левой подмышки торчал кусок окровавленного лезвия.

– Боже правый! – выдохнула я и сглотнула.

Под соседним кустом хмурая Лиза обнимала бьющуюся в истерике Галу. Очевидно, именно Гала наткнулась на тело и издала тот страшный нечеловеческий вопль.

Монахов метнулся к Славику.

– Срочно «скорую», – крикнул на ходу.

– Не надо, – остановила я его. – Ему уже ничем не помочь. Он давно мертв.

– Откуда вы знаете?

– У меня мама реаниматолог, я раньше часто бывала у нее на работе и повидала мертвецов, – тихо пояснила я, а сама подумала, что прошло не меньше часа с тех пор, как Пафнутий притащил мне заляпанную кровью соломенную шляпу.

– Я уже вызвала… – подала Лиза голос. – И милицию, и «скорую».

– Господи, – покачал головой Монахов, – как же это случилось?

– Может, он срезал ветви с дерева, не удержался на лестнице и упал на работающую пилу, – предположила я, пытаясь унять дрожь.

– А может, кто-то ему помог, – зловещим тоном произнесла Лиза, в упор глядя на меня.

Повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь судорожными всхлипами Галы. Я отошла в сторону, Монахов остался на месте. Прибыли милиция и «скорая». Огородили место происшествия, отогнали подальше скопившихся людей. Новость о случившемся, подобно раковой опухоли, расползлась по поселку и собрала жадный до зрелищ народ – место смерти обладает магической притягательностью.

Мне вдруг ужасно захотелось оказаться в сотнях километров от этого гиблого места. Аномальной зоны, как назвала ее Нора.

Рядом со мной остановились две дамы средних лет.

– Ну вот, опять началось, – загадочно произнесла одна, – и трех лет не прошло…

– Может, даст Господь, на этом и остановится… – ответила другая.

– Ох, сомневаюсь…

Народ постепенно расходился. Тело уже погрузили на носилки, прикрыли черной пленкой и унесли. Злополучную пилу упаковали в целлофан и принялись за раскладную лестницу. О разыгравшейся трагедии теперь напоминала только бурая от крови трава да сосредоточенные работники милиции в латексных перчатках.

А я стояла и думала о том, связаны ли между собой все эти странные события. И действительно ли смерть садовника – несчастный случай?

– Голуба моя, ты в порядке? – раздался вдруг знакомый голос.

Горячие пальцы сжали мою ледяную ладонь. Я и не заметила, как подошел Денис Шмаков.

Он обнял меня и притянул к себе. Я кивнула и с благодарностью уткнулась ему в плечо, почувствовав, как слезы навернулись на глаза. Мне так не хватало родного человека, так надоело притворяться, играть чужую роль.

– Ну, ну… – прошептал Шмаков и провел рукой по моим волосам.

– Все нормально, – я шмыгнула носом и тряхнула головой. – Правда, все путем.

– Пойдем отсюда, – предложил Денис и направился в сторону дома Врублевской.

Я медленно двинулась за ним, как вдруг заметила маленькую фигурку, прятавшуюся за деревом. Даша, как всегда, выглядела безучастной, но я не сомневалась в том, что она все видела. Я обернулась.

Монахов мрачно смотрел мне вслед, а Лиза что-то горячо ему объясняла. Я поспешила опустить глаза, но не удержалась и кивнула в сторону дерева. Он поймал мой взгляд, бросил что-то Лизе, резко развернулся и кинулся к дочери.

– А где его шляпа? – вдруг громко крикнула Лиза. – Он никогда не расставался со своей шляпой.

Я похолодела. Первое, что увидит Шмаков, когда мы подойдем к дому, будет соломенная шляпа, забрызганная кровью. Не нужно быть Эркюлем Пуаро, чтобы догадаться, чья она.

– Ну где ты там, Алекс? Я прибавила шагу.

Когда мы подошли к дому, выяснилось, что я зря волновалась по поводу шляпы. Ее не было, кто-то ее забрал…