Сердце щемит, пали в разум потемки, Было-то было — остались обломки! Кто-то нас ждать будет, кто-то нас встретит? Кто-то, как звать начнут, здесь я! Ответит? Да и зачем-то нам счастье дается? Знать бы, не брать, коль назад отберется! Горе ты наше, великое горе, Стало ты, горе, большим на просторе! Ох! Умерла ты! Зачем, почему?! Плачет Андреюшко, тяжко ему. А перед ним на скамейке остывшей Тело лежало Прасковьи почившей. И улыбалась она, хоть молчала, Будто приятное что увидала, Будто отмену великой печали Вот-вот, теперь только ей обещали!.. «Радуйся, радуйся! — Слышит она. — Бедная грешница, ты — прощена!..» Руки Прасковья, когда отходила, Молча крест-накрест сама положила… Сутки прошли и другие прошли, Темные пятна по телу пошли, Надо скорее старуху прибрать, Гроб колотить и могилу копать. Поднял Андрей ее, шубкой прикрыл, Вынес в сенцы и к стене положил. Он из рубахи своей холщевой, Белой, неношеной, с пестрой каймой, Полной полосок, кружочков, крестов, Телу старухи устроил покров; Сено лесное подстилкой служило: Много в нем моху зеленого было, И из зеленого моха торчали Сотни цветочков, что летом увяли… Часто Андрей подле тела сидел: Все хоронить он его не хотел! Вот уж и гроб был готов небольшой; Ждет гроб неделю — стал плакать смолой! Вот на соседнем, ближайшем холму Вырыл Андрей помещенье ему, Ветками он помещенье покрыл: Ветер под ними гнездо себе свил! Прежде, при жизни Прасковьи, бывало, С ней говорил он порой очень мало; Меньше, чем прежде, теперь говорит, К телу подсядет, работу чинит… Холод Андреюшке службу служил, Тело Прасковьи от порчи хранил. С рук неподвижных, от щек, ото рта Мало-помалу сошла чернота; Даже морщины сровнялись на коже, Стала Прасковья как будто моложе. Впрочем, Андрей ей в лицо не глядел: Он у покрытого тела сидел. Сколько он дней тем порядком провел, Он не считал, да и счета б не свел. Если б весна позабыла явиться — Мог бы Андрей и с покойницей сжиться… Только весна подойти не забыла, Теплым туманом леса окропила, Снег побежал, дали трещины льдины… Стали чернеть на Прасковье морщины. Время покойницу в гроб положить! Нечего делать, пора хоронить!.. И на холме он ее схоронил. Полдень весенний в могилу светил… А как по гробу земля застучала, Крышка его под землею пропала — Много, без счета, горело на ней Слез и весеннего солнца лучей… Рано в ту пору весна наступила! С неба сошла, из земли выходила! В небе румяные зори горели, Птицы свистали, чирикали, пели; В воздухе влажном, в весенней теплыни, Тихо задумались божьи пустыни… А из земли, в платьях, в юбочках новых, Шли мириады тюльпанов лиловых; Сколько их, сколько везде проступало — Точно тюльпанное царство настало! В мраке темнейших, забытых углов Говор раздался болтливых ручьев; И над блистающей, светлой волной, Как океан необъятно большой, Бился незримыми глазу волнами Запах весны, порожденный цветами!.. Холм у лачуги стоит одинок; Крест на холме водружен невысок. Степью безлюдной уходит Андрей С серою Лайкой, собакой своей, Палка в руке и сума за плечами,
