коллегу мистера Уайтмейда.

Коллегу он нашел лежащим в постели — и вид у него был не столько больной, сколько странный, почти восторженный. Он был все еще довольно пьян. Выходившие на балкон окна были широко распахнуты, а на балконе, застенчиво укутанная в банное полотенце, сидела мисс Свенинген и ела бифштекс.

— Внизу мне сказали, что вы не едете с нами в Саймону?

— Не еду. С утра я как-то не готов к этому. Надо кое-чему уделить внимание здесь. Мне нелегко это объяснить. — И Уайтмейд кивнул на плотоядную великаншу на балконе.

— Вы приятно провели вечер?

— Полный пробел, Скотт-Кинг. Помню, что был с вами на каком-то городском приеме. Помню какую-то свару с полицией, но это было гораздо позднее. В промежутке уместилось, должно быть, несколько часов.

— С полицией?!

— Ну да. На какой-то танцульке. Вон Ирма была великолепна — прямо как в кино. Полицейские разлетались как кегли. Если б не она, думаю, сидеть бы мне сейчас в кутузке, вместо того чтобы в компании с вами попивать бромосельтерскую водичку.

— Вы произнесли речь.

— Мне так думается. Вы ее не слышали? Тогда мы никогда не узнаем, что я сказал. Ирма в своем грубоватом стиле назвала ее длинной и пылкой, но невразумительной.

— В речи говорилось о Беллориусе?

— Скорее, думаю, нет. У меня все мысли были переполнены любовью, по-моему. Скажу вам правду: я утратил интерес к Беллориусу. Особо сильно он меня вообще-то не интересовал. Нынче утром он зачах и умер, когда я узнал, что Ирма не из наших. Она прибыла на Конгресс физического воспитания.

— Мне будет не хватать вас.

— Оставайтесь с нами на гимнастику.

Секунду Скотт-Кинг колебался. Будущее в Саймоне было смутным и довольно угрожающим.

— Должны собраться пятьсот спортсменок. Возможно, девушки-змеи изо всех Индий.

— Нет, — твердо произнес наконец Скотт-Кинг. — Я должен остаться верен Беллориусу.

И он вернулся к группе, которая уже нетерпеливо поджидала его в экскурсионном автобусе, что стоял у дверей «Ритца».

Городок Саймона располагается в виду Средиземного моря у подножия гор громадного массива, заполняющего половину карты Нейтралии. Рощи ореховых деревьев и пробковых дубов, небольшие сады миндаля и лимонов покрывают окрестности и растут прямо под стенами, которые в нескольких местах врезаются в них остроугольными бастионами. Крепостные стены искусно соорудили в семнадцатом веке и никогда — за всю историю междоусобной вражды — не подвергали испытанию приступом, поскольку в военном смысле они значили мало. Средневековый университет, собор в стиле барокко, два десятка церквей, на нежном известняке колоколен которых гнездились и плодились аисты, площадь в стиле рококо, два-три крохотных невзрачных дворца, рынок да улочка лавок — вот все, что можно здесь увидеть и чего душа человеческая по-настоящему желает. Железная дорога проходит в здравой дали от города и выдает свое присутствие лишь редкими попыхиваниями белого дыма среди верхушек деревьев.

В час, когда колокола призывали молиться Богородице, Скотт-Кинг с доктором Богданом Антоничем сидели за столиком кафе на крепостных стенах.

— Мне кажется, Беллориус вполне мог любоваться почти таким же видом, как и мы сегодня.

— Да, здания меняются меньше. И по-прежнему на всем вокруг иллюзия мира и покоя, а между тем, как и во времена Беллориуса, в горах у нас за спиной гнездовье бандитов.

— Он упоминает их, помнится, в восьмой песне, но неужели в наши дни?..

— Все по-прежнему. Теперь их по-разному называют: партизаны, группы сопротивления, непримиримые — как угодно. Результат все тот же. Для путешествия по многим дорогам требуется сопровождение полицейских.

Они замолчали. За время окольной поездки до Саймоны в отношениях между Скотт-Кингом и международным секретарем появилась взаимная симпатия.

Колокола благостно звонили на залитых солнцем башнях двадцати призрачных церквей.

Прошло время, прежде чем Скотт-Кинг произнес:

— Знаете, у меня такое подозрение, что мы с вами единственные члены нашей группы, которые читали Беллориуса.

— Собственные мои познания о нем легковесны. Зато мистер Фу написал о нем очень прочувствованно — если не ошибаюсь, на простонародном кантонском наречии. Скажите мне, профессор, вы считаете, что празднества удались?

— Знаете, на самом деле я не профессор.

— Положим, но в данном случае все мы профессора. Вы больше профессор, чем некоторые из приехавших сюда. Я был вынужден забросить свою сеть довольно широко, чтобы обеспечить представительство всех стран. Мистер Юнгман, к примеру, попросту гинеколог из Гааги, а мисс Бомбаум я сам не знаю кто. Аргентинец и перуанец просто студенты, которые оказались в нашей стране в это время. Я рассказываю вам обо всем этом потому, что доверяю вам, и потому, что вы и сами в них уже засомневались. Вы не уловили никакого элемента обмана?

— Уловил, коли на то пошло.

— Этого пожелало министерство. Видите ли, я у них советник по культуре. Они потребовали празднеств нынешним летом. Я порылся в источниках в поисках годовщин. Дошел до отчаяния, пока случайно не наткнулся на имя Беллориус. В министерстве о нем, конечно же, и слышать не слышали; впрочем, в таком же неведении они оказались и если бы речь зашла о Данте или Гете. Я заявил им, — выговорил доктор Антонич с печальной, лукавой, в высшей степени благовоспитанной легкой улыбкой, — что он был одной из величайших фигур в европейской письменности.

— Таким он и должен бы быть.

— Вы действительно так думаете? И вы не считаете всю эту затею маскарадом? По-вашему, она удалась? Надеюсь на это, потому как, видите ли, положение мое в министерстве далеко не прочно. Зависть, она повсюду есть. Представьте, что кто-нибудь станет завидовать мне! Увы, в Новой Нейтралии мы все рвемся работать. За мою мелкую должность ухватятся с жадностью. Доктору Артуро Фе она по вкусу пришлась бы.

— Полноте, да неужели? Он, похоже, и без того уже занят больше некуда.

— Этот человек собирает государственные должности, как в старину церковники собирали бенефиции. У него их уже с дюжину, а он и моей домогается. Вот почему подобный триумф завлек его сюда. Если празднество не удастся, он окажется к тому причастным. Уже, только сегодня, министерство выразило недовольство, что статуя Беллориуса до сих пор не готова к завтрашнему открытию памятника. Нашей вины тут нет. Это все министерство отдыха и культуры. Это все заговор врага, инженера по имени Гарсия, который спит и видит, как сокрушить доктора Фе и занять некоторые из его должностей. Но доктор Фе объяснит, он сымпровизирует. Он плоть от плоти этой страны.