куда-то. Я, пожалуй, лучше переговорю об этом с нашим квартирмейстером.

Позднее Эпторп поделился с Гаем результатами этих переговоров.

— Ты знаешь, квартирмейстер ничем не помог мне. Сказал, что очень занят. Он, кажется, подумал, что я говорю о лишней одежде. Посоветовал мне даже, когда мы будем жить в палатках, выбросить половину вещей. Он, наверное, один из этих мелких торговцев. Никогда не участвовал в походах и кампаниях. Я так и заявил ему, но он ответил, что служил рядовым в Гонконге. Гонконг! Тоже мне служба! Ведь это почти самое хорошее место во всей Британской империи. И об этом я сказал ему напрямик.

— А почему ты так беспокоишься о своих вещах, Эпторп?

— Э-э, дорогой друг, чтобы собрать их, потребовались многие годы.

— Да, но что у тебя там, в твоих чемоданах и коробках?

— Это, старина, не такой легкий вопрос, чтобы ответить на него одним словом.

В этот первый вечер все обедали в школьной столовой.

В десять тридцать вечера бригадир сказал:

— Ну что же, джентльмены, отправляйтесь на боковую. У меня еще есть работа. Надо разработать программу вашей подготовки.

Он повел весь свой штаб в комнату с надписью: «Штаб бригады». Гай слышал, как они расходились из этой комнаты в два часа ночи.

Разработанная бригадиром Ритчи-Хуком программа боевой подготовки не следовала никаким учебникам и наставлениям. Тактика, по его мнению, состояла в умении уничтожать противника. Об обороне давалось лишь поверхностное представление, и речь о ней шла лишь как о перестройке рядов в период между двумя кровавыми наступательными боями. Об отходе и отступлении не говорилось вообще. Атака и элемент внезапности решали все. Много туманных дней было проведено с картами и биноклями на окрестной пригородной местности. Иногда они «закреплялись» на прибрежных позициях и в решительной атаке заставляли обороняющегося «противника» отступать в горы, иногда сбрасывали воображаемых оккупантов с гор в море. Они окружали населенные пункты на холмистой местности и жестоко расправлялись с предполагаемыми вражескими обитателями. Иногда они просто сталкивались с «противником» в «бою» за шоссейную дорогу и сметали его со своего пути.

Гай обнаружил, что у него определенная склонность к такого рода военным действиям. Он легко читал карту и хорошо ориентировался на местности. В то время как городские ребята, подобно Сарам-Смиту, растерянно оглядывались вокруг и ничего не замечали, Гай всегда мог найти «мертвое пространство» и «прикрываемые пути подхода». Иногда они действовали поодиночке, иногда группами. Принимаемые Гаем решения обычно совпадали с решениями, рекомендованными штабом. Во время ночных учений, когда их высаживали на какую-нибудь незнакомую холмистую местность и по компасу давали направление к месту сбора. Гай обычно приходил на это место одним из первых. Одним словом, у тех, кто вырос в сельской местности, оказалось много преимуществ перед городскими. В «дискуссиях» Гай тоже отличался. Как правило, споры шли о различных, более запутанных и сложных, аспектах искусства уничтожения противника. Предмет спора объявлялся заблаговременно с расчетом на то, что участники должны подумать над вопросом и тщательно изучить его. Когда наступал вечер, большинство слушателей клонило ко сну, и тогда технические термины и сокращения, которыми Эпторп с успехом пользовался в другое время, становились скучными и неинтересными. Гай же говорил четко и выразительно, замечая, что снова привлекает к себе внимание окружающих.

Оттепель сменилась ясной холодной погодой. Их снова стали вывозить на стрельбище Мадшор, но теперь уже под руководством бригадира. Это был период до создания «школ ближнего боя». Стрельбе боевыми патронами, как это было хорошо известно Гаю, придавалось не меньшее значение, и она проводилась с не меньшей осторожностью, чем салют огнем во время похорон. Так было всегда и везде, за исключением случаев, когда поблизости находился бригадир Ритчи-Хук.

Свистящие пули приводили бригадира в восторг и доводили до ребяческого легкомыслия. Он отправился на мишенный вал, чтобы организовать стрельбу навскидку. Отметчики неожиданно поднимали фигуры- мишени в разных местах и вызывали ураганный огонь по ним из пулеметов «брен». Бригадиру вскоре надоело это, он нацепил свою фуражку на трость и, пообещав по телефону соверен тому, кто попадет в нее, начал бегать по траншее, поднимая, опуская и покачивая трость. Никто не попал. Разгневавшись, бригадир неожиданно приподнялся над бруствером и крикнул:

— Эй вы, юнцы, стреляйте в меня!

Громко смеясь, он бегал по траншее с одного места на другое, то поднимая, то опуская голову, до тех пор, пока не устал, но в него никто не попал.

Это был период, когда боеприпасов не хватало. Пять патронов на человека — такой была обычная норма для одних стрельб. На стрельбах же, которыми руководил бригадир Ритчи-Хук, из всех пулеметов «брен» стреляли одновременно, непрерывно, их перегретые стволы с шипением опускались в ведро с водой, а сам бригадир в это время вел своих молодых офицеров на четвереньках перед линией мишеней, на несколько дюймов ниже свистящего потока пуль.

Поспешно просматриваемые Гаем газеты были полны сообщений о победах финнов. «Неуловимые лыжные отряды, — прочитал как-то Гай, — прочесывают мрачные арктические леса и изматывают механизированные советские дивизии. Русские плохо вооружены и недоедают. Английские войска, сдерживаемые лишь некоторыми дипломатическими осложнениями, находятся в пути для оказания помощи. Может статься, что русские — это всего только мираж. Маннергейм занимает в сердцах англичан место, завоеванное в 1914 году королем бельгийским Альбертом». Затем совершенно неожиданно оказалось, что финны потерпели поражение.

В кут-эль-амарской школе это несчастье никого, кажется, из равновесия не вывело. Что касается Гая, то эта новость усилила испытываемое им неприятное ощущение, которое он стремился подавить (и в корпусе алебардистов это ему чаще всего удавалось), ощущение того, что он участвует в войне, в которой мужество и справедливость не имеют никакого отношения к делу.

Эпторп сказал:

— У меня и без этого много забот.

Гай сразу же догадался, что напряженная личная драма Эпторпа, разыгравшаяся в дни великого поста на фоне введенных бригадиром новых порядков и методов подготовки, получила новое развитие. В сущности, всю свою остроту эта драма приобрела в результате введения новых методов и порядков и в конечном счете сама явилась их кульминационной иллюстрацией.

Драма начала развиваться в первое воскресенье после введения новых порядков.

Во второй половине дня почти все аудитории и холлы кут-эль-амарской школы пустовали. Стажирующиеся офицеры или спали в своих комнатах наверху, или отправились в город. Гай сидел в холле на первом этаже и просматривал недельные газеты. Случайно бросив взгляд через зеркальное стекло окна, он неожиданно увидел, как к дому подъехало такси и как выскочивший из него Эпторп с помощью водителя вытащил из машины какой-то большой предмет квадратной формы и поставил его на крыльцо. Гай вышел и предложил Эпторпу свою помощь.

— Спасибо, я справлюсь один, — напряженно ответил Эпторп. — Я просто перевожу некоторые свои вещи.

— А куда ты собираешься поставить это?

— Я еще не решил окончательно. Но я вполне справлюсь один, спасибо.

Гай вернулся в холл, расположился у окна и стал праздно наблюдать за развитием событий. Темнело, читать становилось трудно, а солдат, который должен был зашторить окна, все еще не появлялся. Вскоре Гай увидел, как Эпторп, выйдя из парадной двери, крадучись, скользнул в вечерние сумерки и начал осторожно высматривать что-то в кустарнике. Гай наблюдал за ним, словно загипнотизированный, до тех пор, пока тот, примерно через десять минут, не возвратился. Дверь парадного входа находилась прямо напротив холла. Эпторп появился в ней задом, волоча за собой свой груз.

— Может быть, я все-таки могу помочь тебе? — спросил Гай.

— Нет, нет, спасибо.

На площадке под лестницей, ведущей на второй этаж, был большой чулан. Эпторп не без труда затолкал свой груз в него. Затем он снял перчатки, шинель и фуражку, подошел с безразличным видом к-