— Здесь?

— Если хочешь, здесь.

Гай попросил принести меню, и они заказали обед. В течение последовавших тридцати минут в номер то и дело входили официанты, они вкатили столик, принесли ведерко со льдом, небольшую электрическую плитку и, наконец, обед. Гостиная в номере сразу стала выглядеть оживленнее, чем ресторан на первом этаже. От интимности, которую они ощущали, сидя у камина, и следа не осталось.

— Что мы будем делать после обеда? — спросила Вирджиния.

— Я что-нибудь придумаю.

— Ты в самом деле можешь?

Ее глаза сделались проницательными и насмешливыми, сверкавшие в них час назад искорки ожидания и согласия совсем угасли. Наконец официанты убрали все со стола. Стулья, на которых они сидели за обедом, были снова поставлены спинками к стене. Гостиная опять стала точно такой, какой Гай увидел ее, когда перед ним впервые распахнули двери номера: дорогой и незаселенной. Даже огонь в камине, куда подложили угольки, горел так, что казалось, будто его только что развели. Вирджиния оперлась о каминную доску, от горящей сигареты в ее руке вверх поднималась спираль синеватого дыма. Гай подошел к ней поближе, она чуть-чуть отодвинулась от него.

— Неужели бедной девушке нельзя спокойно переварить пищу? — спросила она.

Вино оказывало на Вирджинию сильное воздействие. За обедом она выпила довольно много, и Гай заметил в ее поведении верный признак опьянения, которое, как ему было известно по прошлому, могло в любую минуту вылиться в грубость и язвительность. Через минуту произошло именно это.

— Переваривай сколько тебе угодно, — сказал Гай.

— Я так и знала. Ты позволяешь себе слишком много.

— Отвратительные слова, — сказал Гай. — Так говорят только уличные девки.

— А может быть, ты и считаешь меня уличной девкой?

— А может быть, ты и в самом деле уличная девка?

Они оба были ошеломлены тем, что наговорили, и молча уставились друг на друга. После небольшой паузы Гай сказал:

— Вирджиния, ты прекрасно знаешь, что я не хотел сказать это. Извини меня. Я, должно быть, сошел с ума. Пожалуйста, прости. Забудь это, пожалуйста.

— Иди-ка сюда, сядь, — сказала Вирджиния. — Ну-ка, поведай мне, что же, собственно, ты тогда хотел сказать?

— Ничего. Просто вырвались необдуманные слова.

— У тебя был свободный вечер, и ты думал, что я легкодоступная шлюха. Ты это хотел сказать, да?

— Нет. Если хочешь знать, я думал о тебе еще с тех пор, как мы встретились после рождества. Именно поэтому я и приехал сюда. Пожалуйста, поверь мне, Вирджиния.

— Между прочим, откуда же и что именно тебе известно об уличных девках? Если я правильно припоминаю наш медовый месяц, ты не был тогда столь «опытным. Тебя, насколько мне помнится, нельзя было отнести к особо искушенным в этом деле.

Стрелка нравственной сдержанности резко подскочила вверх и затрепетала. Теперь Вирджиния зашла слишком далеко, высказавшись так оскорбительно. Снова наступило молчание, после которого она продолжала:

— Я ошибалась, считая, что военная служба изменила тебя в лучшую сторону. При всех твоих недостатках в прежние времена ты не был грубияном и скотиной. А теперь ты хуже, чем Огастес.

— Ты забыла, что я совершенно не знаю Огастеса.

— Что же, поверь мне, он был непревзойденным хамом.

В плотно окутавшем их мраке блеснул слабый луч света; в набежавших на ее глазах и скатившихся вниз слезинках сверкнули искорки сожаления.

— Согласись, что я не так плох, как Огастес.

— Выбирать особенно не из чего. Но он был жирней тебя. Это я могу признать.

— Вирджиния, ради всего святого, не будем ссориться. Не исключено, что это мой последний шанс видеть тебя, ибо я не знаю, скоро ли и увидимся ли мы вообще еще раз.

— Опять ты за свое. Воин, возвратившийся с войны. «Я буду развлекаться там, где только можно».

— Ты же знаешь, я имел в виду вовсе не это.

— Может быть…

Гай снова приблизился к ней, обхватил ее за плечи:

— Давай не будем свиньями, а?

Вирджиния посмотрела на него еще не любовным взглядом, но уже без гнева, даже весело.

— Иди сядь на свое место, — сказала она примирительно, поцеловав его. — Разговор еще не окончен. Предположим, что я действительно выгляжу как легкодоступная уличная девка. Во всяком случае, многие воспринимают меня такой. И я, пожалуй, не буду сетовать на это. Но я не могу понять тебя. Гай. Совершенно не понимаю. Ты никогда не был одним из тех, кто свободно вступает в случайные связи. Да я и теперь не могу поверить, что ты такой.

— Я действительно не такой. Ничего похожего.

— Ты всегда был таким строгим и благочестивым в этом отношении. Мне нравились эти качества в тебе. Что же с тобой произошло?

— Я и сейчас такой. Даже больше, чем когда-либо. Я говорил тебе об этом, когда мы встретились прошлый раз.

— Хорошо. Но что сказали бы священники по поводу твоих сегодняшних попыток? По поводу попытки сблизиться в отеле с пользующейся дурной славой разведенной женщиной?

— Они не возражали бы. Ты — моя жена.

— О, брось чепуху молоть!

— Но ты же спросила, что сказали бы священники. Они сказали бы: «Давай, действуй!»

Блеснувший во мраке и слегка разгоревшийся затем луч света внезапно угас, как будто по сигналу тревоги, предупреждающему о воздушном нападении.

— Но это же мерзость, — сказала Вирджиния.

Гай опешил.

— Что мерзость? — спросил он.

— Это невероятно омерзительно. Намного хуже того, что могли бы придумать Огастес или мистер Трой. Неужели ты не понимаешь этого, ты, скотина?

— Нет, — ответил Гай с невинным простосердечием. — Нет, не понимаю.

— Я, пожалуй, предпочла бы, чтобы ты считал меня уличной девкой. Предпочла бы, чтобы мне предложили пять фунтов за то, что я совершу что-нибудь отвратительное в туфлях на высоких каблуках, или прокачу тебя по комнате в игрушечной упряжке, или сделаю еще какую-нибудь гадость, о которых пишут в книгах. — По ее щекам катились слезы гнева и унижения, но она не обращала на это никакого внимания. — А я-то думала, что ты снова полюбил меня и захотел побыть со мной во имя нашей старой дружбы. Я думала, что ты выбрал меня по особым причинам. Впрочем, это действительно так. Ты выбрал меня потому, что я единственная женщина во всем мире, с которой твои священники разрешат тебе лечь в постель. Тебя только это привело ко мне. Ах ты, пьяная, самоуверенная, отвратительная, напыщенная, бесполая, ненормальная свинья!

И в этот момент полного крушения всех планов Гай вспомнил о своей крупной ссоре с Триммером.

Вирджиния повернулась, чтобы уйти от него. Гай сидел как окоченевший. В тишине, наступившей после того, как умолк ее резкий голос, раздался еще более резкий звук. Вирджиния уже ухватилась за ручку двери, но невольно замерла на месте. В третий раз за этот вечер телефонный звонок как бы проводил разграничительную черту между ними.

— Послушай, Краучбек, старина, я нахожусь, так сказать, в затруднении. Не знаю, как мне поступить. Я только что взял человека под строгий арест.

— Это очень опрометчивый поступок.

— Он штатский.

Штатских ты не имеешь права арестовывать.