«Неужели политрук уже знает? Нет, не может быть! Но почему же он сказал: «Быть честным перед родиной», неужели... да, конечно, сомнения быть не может, он знает, что я нечестен перед родиной... Я… я скрыл свое прошлое, я не разоб­лачаю шпиона! Но ведь это... это и есть преда­тельство, это преступление!»

«Да, да, политрук, наверное, все знает, иначе зачем бы он сказал: «Если заболел, то нужно думать о том, чтобы поскорее вылечиться»?

Да что же может быть яснее? Он дал понять что если есть ошибка, то в ней нужно признаться до конца и исправить. И правильно. Я не буду больше глупцом. Революционная армия столько лет воспитывала меня, партия и командование доверяют мне, а я скрываю такие вещи. А теперь вот еще я должен доставить шпиону информа­цию. Он воспользуется ею и вновь нанесет нам удар, погибнут друзья, товарищи... Сейчас со­знаться во всем еще не поздно... А что, если...»

Голова у него просто разрывалась на части. От усталости он впал в забытье. Но и сон не принес успокоения. То ему снилось, что он выдал воен­ную тайну этому злому духу. Но командование немедленно узнало об этом. Его арестовали вме­сте с двумя шпионами.

То снилось, что он во всем признался полит­руку, но, откуда ни возьмись, вдруг появился этот злой дух и одним словом погубил его, заявив, что они вместе закапывали коммунистов живыми в землю.

Потом приснилось, что ему удалось навсегда! убежать от этого злого духа... И вдруг «старик» снова появляется перед ним. «Ай!» — испуганно вскрикнул он, очнувшись, и понял, что это был всего лишь сон. А сердце билось все так же лихорадочно.

После обеда политрук, оставшись один, прохаживался взад и вперед по своей комнате. Он тщательно анализировал недавние события. Прошлое командира второго взвода Ван Ань-дэ давно уже привлекало внимание командования и партийной организации. Еще когда его аттесто­вали на должность командира взвода, уже чув­ствовали, что в его биографии некоторые момен­ты нуждаются в дополнительном уточнении. А сов­сем недавно от вышестоящих инстанций был по­лучен материал, который проливал свет на прош­лое Ван Ань-дэ. Однако ввиду того, что в послед­нее время работа по выполнению планов строи­ тельства требовала серьезных усилий, ограничи­лись пока одним ознакомлением с материалом в партийном комитете без вынесения окончатель­ного решения. И вот сейчас у политрука внезапно возникли подозрения. Но хотя командир взвода и сказал несколько слов, заинтересовавших его, он не знал, какой причиной эти слова были вы­званы, и трудно было еще делать какие-либо вы­воды. Он восстановил в памяти одно за другим все события как предшествовавшие заболеванию Ван Ань-дэ, так и последовавшие за ним и не мог не увидеть, что между его болезнью и появ­лением двух посторонних людей существует опре­деленная связь. Уже после того, как он выслушал доклад помощника командира второго взвода, член комитета, занимающийся вопросами безопас­ности, сообщил ему, что часовой доложил о том, что видел, как «старик» что-то совал в руки командиру второго взвода. Именно после этого командир взвода и заболел.

Размышления политрука были прерваны звон­ким голосом:

— Товарищ политрук! — Это был писарь. Его мальчишеское лицо пылало гневом.

— В чем дело? Опять с кем-нибудь подрал­ся? — улыбнулся политрук.

— Товарищ политрук, эта невеста командира взвода что-то странно ведет себя.

При этих словах политрук сразу стал серьез­ным:

— Что случилось?

— Сегодня утром, когда я переписывал отчет, она пришла и стала со мной заигрывать, не могу понять, что ей было нужно от меня. Она все спра­шивала, сколько мне лет да где мои родные, кто они. И еще сказала...

Паренек, видимо, был смущен.

— Что же она еще сказала?

— Она сказала, что у нее есть двоюродная сестра одних лет со мной, очень красивая, не­давно окончила начальную школу и собирается учиться на трактористку, и спросила, хочу ли я с нею познакомиться. Я не обращал внимания на ее приставания. Потом она стала хвалить меня за то, что я так хорошо, красиво и аккуратно пишу. Спросила, учился ли я в средней школе... А потом о себе стала рассказывать. Сказала, что училась она два года и одолела всего лишь не­сколько иероглифов. Она придвинулась ко мне вплотную и принялась расспрашивать, что зна­чит тот и что значит этот иероглиф. Отвязаться от нее было просто невозможно. При этом она все время смотрела в отчет. Тогда я сказал ей, что у меня еще другая работа, запер отчет в шкаф и ушел.

— А где сейчас она и старик? — спросил полит­рук.

— Папаша Чжоу пошел гулять со стариком Хай Гуаном в рыболовецкий кооператив, девушка утром никуда не выходила, а после полудня по­шла с дочерьми хозяина на берег моря.

— Хорошо, ты продолжай наблюдать за ними, если будет что-нибудь новое, немедленно сообщи мне.

Писарь, кивнув головой, вышел.

Выслушав это сообщение, политрук почувство­вал, что обстановка начинает проясняться, и в то же время он понял: дело это очень серьезное.

Политрук нашел старшего сержанта Мо на кухне. Старший сержант, не сомневаясь в том, что политрук уже все знает от командира вто­рого взвода, самым подробным образом расска­зал ему обо всем, что говорил и делал «старик».

Выслушав старшего сержанта Мо и отмахнув­шись от самокритических замечаний, которыми тот хотел закончить свое сообщение, политрук поспешил в штаб батальона. Там он находился до тех пор, пока инструктор не связался со шта­бом дивизии, а затем немедленно возвратился во второй взвод.

Подразделение уже вернулось с объекта. По­литрук приказал собрать всех командиров отде­лений и парторгов групп. Вдали от деревни они провели совещание. После совещания политрук опять отправился к командиру второго взвода.

Придя, он прежде всего спросил у Ван Ань-дэ, как он себя чувствует. Но Ван Ань-дэ больше всего беспокоился о том, как идут дела на объ­екте.

Так, беседуя сначала о работе, потом о защите родины, они, наконец, заговорили и о вражеской Деятельности как явной, так и тайной.

— Ты читал газеты за эти несколько дней?

— Нет, не читал,— смутившись, признался Ван Ань-дэ.

Политрук рассказал ему несколько случаев о борьбе с предателями и шпионами. Для всех этих случаев было характерно то, что подрывные элементы получали возможность действовать, ис­пользуя в качестве лазейки слабости некоторых товарищей в наших рядах. Ван Ань-дэ слушал очень внимательно. Он то радовался за тех, ко­торые осознали свои ошибки и встретили велико­душное отношение со стороны партии, то сожа­лел и негодовал, когда речь шла о тех, кто ока­зывался втянутым в болото контрреволюции.

— Только вера в партию является единствен­ным выходом! — заключил политрук.

Ван Ань-дэ, не отводя глаз, пристально смот­рел на верхний край москитной сетки.

— Товарищ политрук, кушать,— сказал вошед­ший боец.

Политрук встал.

— Политрук...— остановил его Ван Ань-дэ, вскочив как сумасшедший.

Политрук махнул бойцу рукой, и тот вышел.

— Политрук, я... я хочу рассказать партии все начистоту.

Ван Ань-дэ схватил руку политрука и положил ее себе на голову...

Ночью командир второго взвода уже был здоров. Четким военным шагом он подошел к штабу роты, чтобы доложить политруку обстановку.

Политрук еще не возвращался, дверь была за­перта.

Папаша Чжоу, который жил как раз в комнате напротив, радушно пригласил его к себе отдох­нуть и попить чаю. Он оказал, что политрук дол­жен скоро прийти.

Комвзвода не стал отказываться и вошел в ком­нату командира роты. Там его встретил любез­ный прием «отца» и «дочери».