а Амундсен решительно заявил, что не желает их. И, пожалуй, я могу сказать, что при мировоззрении отца было бы естественнее, если бы и он отказался от почестей.
Hо его всегда трогала любовь к нему людей, и примешивать к этому игру в принципы казалось ему неестественным. Впрочем, как бы он ни поступил, все равно люди судили бы об этом по-разному. Да, он действительно принимал оказываемые почести. Но тщеславным он никогда не был. И чтобы какая-то мишура вскружила ему голову, как утверждают некоторые, в это я просто-напросто не верю. Все ордена спокойно лежали в ящике. С течением времени их набрался целый комод, и там они валялись в полном беспорядке. И ни разу на моей памяти он не заговорил о них. Если мы, случайно узнав из газет о том, что он получил еще один орден, поздравляли его, он спешил перевести разговор на другую тему.
«Я был знаком со всеми великими путешественниками моего времени,— пишет Хью Роберт Миллз в журнале «Нэйчер»,— из них одному только Нансену не повредила его громадная слава. Он остался по- прежнему прост и сохранил ту же обаятельную улыбку».
Не буду отрицать, что известная доля тщеславия у него была, хотя, пожалуй, трудно определить это понятие. Он был, конечно, честолюбив. Он хотел, чтобы все дела удавались ему. Может быть, что в душе он ценил некоторые из полученных наград. Но лишь однажды я могла это заметить. Это было в 1926 году, когда он был избран почетным ректором университета Сент-Эндрюс в Шотландии. Это доказательство уважения молодежи очень его обрадовало.
В этом университете существует старая традиция, по которой студенты сами выбирают своего «Лорда-Ректора», и на сей раз они в виде исключения избрали иностранца. Почетный ректор имеет право предложить некоторое число почетных докторов, которые избираются вместе с ним. Отец предложил норвежского посла в Англии Беньямина Фогта, профессора Вильгельма Бьеркнеса, профессора Бьёрна Хелланд-Хансена и Отто Свердрупа. Он бы предложил и Кнута Расмуссена, но торжества должны были со стояться лишь на будущий год, поскольку Нансен отправлялся в Америку выступать с докладами об армянском вопросе, а в 1927 году Кнут Расмуссен, к большому огорчению обоих, не мог присутствовать.
Это были незабываемые дни. Уже на вокзале депутация студентов встретила нового ректора. Дальше ехали в вагоне, украшенном цветами и разноцветными лампочками, а на паровозе была укреплена голова белого медведя из папье-маше. Платформа на университетской станции была вся забита студентами в красных шапочках. Как только показался Нансен, раздались крики приветствия, студенты махали руками и пропели «For he is a jolly good fellow»[231]. Перед вокзалом стоял экипаж, не запряженный лошадьми. Нансена усадили в коляску вместе с ректором университета и его супругой, студенты схватились за постромки и повезли гостя по улицам города. Сзади шла целая толпа студентов. На следующий день состоялось торжественное вступление почетного ректора в должность.
Церемония началась с молитвы и пения псалмов в университетской капелле, проповеди не было. Здесь почетного ректора облачили в фиолетовую мантию, а семеро почетных докторов надели длинные черные мантии. Затем, сопровождаемые целой процессией, они направились в актовый зал, там студенты пропели на английском языке «Да, мы любим», а затем гостей усадили на трибуне. Декан естественного факультета кратко изложил биографию Нансена и назвал его труды, потом состоялась церемония присвое ния ректорского звания. Но когда Нансену нужно было прочесть торжественную присягу и весь зал уже встал, он никак не мог найти свои очки. Он ощупывал складки широкого плаща то одной, то другой рукой. И чем больше смеялось собрание, тем несчастнее делалось его лицо. Наконец он нашел очки и прочел текст присяги, как того требует ритуал. Ему вручили шапочку ректора, а вместо фиолетовой мантии одели красную. Затем он поднялся на кафедру.
Во всех шотландских университетах, да и в английских, наверное, тоже, студенты имеют право прерывать выступление ректора репликами с места. Иногда они ведут себя очень шумно (так было, например, когда они принимали предшественника Нансена — Редьярда Киплинга). И на сей раз студенты в первые минуты речи пытались прерывать оратора. «Но очень скоро Нансен овладел своей аудиторией настолько, что его слушали затая дыхание»,— рассказывал Бьёрн Хелланд-Хансен.
Два предыдущих лорд-ректора, выступая перед студентами, говорили о «мужестве» и «независимости». Это возвышенные свойства, сказал Нансен, и никогда еще они не были так нужны, как сейчас. Но для того, чтобы круг богов был полон, нужен третий гений — любовь к приключению, стремление к подвигу.
Каков же этот гений? Это тот дух, который влечет человечество на путь познания. Это загадочное стремление души заполнять пустые пространства, преодолевать опасности и трудности, искать неизвестное. Это стремление, заставляющее нас действовать, божественная сила, заложенная в глубинах нашей сущности, именно она влекла первых охотников в новые области. Это пружина величайших наших деяний, «человеческой мысли, которая расправляет крылья и не признает границ своей свободы».
«Мой друг Руал Амундсен сказал недавно, что рад, что не родился позднее, потому что тогда ему нечего было бы открывать, разве что Луну. А мне это привело на память Мартина Фробишера[232], который триста пятьдесят лет тому назад «решил или пройти Северо-Западным проходом, или вернуться с той неоспоримой истиной, что это единственное еще не выполненное дело, совершив которое выдающийся ум может добиться славы и состояния».
Но ведь цель жизни не заключается в том, чтобы стать знаменитым и состоятельным. Не так просто обстоит дело. Ты рождаешься на свет для того, чтобы сделать свое дело, и сделать его хорошо, каково бы ни было твое место в мире. И после Фробишера осталось много дел, достойных того, чтобы за них взяться, и для вас их найдется больше чем достаточно, друзья мои.
В последнее время мы много слышим о гибели европейской цивилизации. Говорят, что она одряхлела и теперь клонится к закату. Не дайте себя запугать, не станьте пессимистами. Все эти разговоры об упадке не новость. Давайте же видеть дело в правильной перспективе. Нам хочется верить, что человечество неуклонно движется вперед. Такая приятная, утешительная мысль. Но справедлива ли она? Прогресс означает, между прочим, что мы знаем, куда идем. Представьте себе, что к нам вернулся бы кто-то из великих мыслителей древности — Будда, Сократ или Христос — и мы решили бы показать ему те замечательные изобретения и научные открытия, которые характеризуют наш прогресс по сравнению с их временем. Не улыбнулись бы они нам тогда снисходительной улыбкой, как улыбаемся мы, когда дети показывают нам свои любимые игрушки?»
Конечно же, говорил он далее, наша философия усовершенствовалась. Что касается отдельных личностей, то здесь этика и мораль поднялись выше примитивного уровня. Что же касается целых народов, то они едва только начали приобретать какую-то мораль. Доказательством истинной культуры скорее всего могло бы служить чувство солидарности, но в этом отношении народы недалеко ушли вперед. И очень мало ее между разными классами.
Чрезмерный национализм — большая опасность. Но есть опасность и с другой стороны. Тенденция к чрезмерному интернационализму, к сглаживанию, к созданию единообразной человеческой семьи, хоть на первый взгляд она, может быть, и хороша, означает уничтожение характерных различий между народами и культурами, а ведь это один из стимулов новых мыслей. Это привело бы к однообразию, к «однородной серой каше», в которой трудно стало бы появиться личности.
Если порвалась связь времен, то дело молодежи — восстановить ее.
«Вы нужны нам, молодые друзья, нужны ваши ясные глаза, которые умеют видеть простые, главные истины, нужны те, кто готов испытывать новые пути, кто не боится опасностей и готов пуститься в неизвестность! Но не забывайте, что истинно великое никогда не достигалось без терпения. Без терпения и труда. «Гений — это неистощимая воля никогда не сдаваться»,— сказал Карлейль. «Терпение — сила,— гласит восточная поговорка.— Время и терпение превращают листья смоковницы в шелк». Вершин не достигают за один день. Все нужно сперва как следует обдумать, чтобы не было приблизительных догадок. Но, если уж ты пустился в путь, главное — не колеблясь идти по этому пути, и здесь нужна вера в себя, ибо вера в себя — важнейший секрет успеха.
На пути у нас встречается много распутий, и достоинство человека познается по тому, как он ведет себя при этом. Некоторые колеблются и оглядываются назад, они желают оставить за собой возможность
