появились агенты Больших Братьев и поманили нас войной. Напитали войной. И мы уже не хотим останавливаться. Мы уже не можем остановиться. Дайте нам врага! Дозу! Дозу!!!

— Зараза! — Я в ярости хлопнул ладонью по воде.

Звук получился такой, что я вздрогнул и с опаской уставился на расходящиеся волны: не начнут ли всплывать кверху пузом контуженые карпы. Не мог я также сбрасывать со счета реально существующую и грозную притом перспективу получения от сослуживцев наглядного урока о правилах добрососедского общежития.

Карпы не всплыли. Однако открылось окно. Всклокоченный Генрик недовольно спросил, протирая волосатыми кулачищами глаза:

— Ты что, рыбу глушишь, браконьер?

— Вроде того, — сказал я, чувствуя по достаточно миролюбивому его тону, что сегодня удастся мне отделаться легко. — Прости, Гена, задумался.

— Что, серьезно? — изумился он. — Да ладно тебе, не расстраивайся, все мы этим пороком время от времени страдаем, — вздохнул он затем. — Даже я. Для чего же волну-то гнать? Неужто так все плохо?

— Плохо, Генка! — сознался я. — Херово, чего уж там жеманничать.

— Ну так заходи, обсудим, — сказал он. — Чего в одиночку маяться…

Я вывалил на него весь ворох подозрений и догадок — скопом. Сбивался, перескакивал с одного на другое, шипел, не находя слов. Выглядел я, наверное, не лучшим образом: параноик в мокрых трусах и со спутавшимися волосами.

Он внимательно выслушал меня, а когда я начал повторяться, остановил:

— Погоди, я понял. Так ты обвиняешь Братьев? В чем? В подлоге? В обмане? В тщательно скрываемой кровожадности? А им это надо? Ты сам подписал контракт, где обязался беспрекословно выполнять приказы. Разве там была хоть строчка о великодушии легионера к врагу? Мало ли что тебе наплел Игорь Игоревич по поводу терранского мягкого сердца… Откровенностями своими он тебя попотчевал в частном порядке. Так не булькай и будь признателен — значит держит не за боевого робота, а за более или менее мыслящее существо. Что-то я не помню, чтобы с нами в российской армии советовались по поводу решения национальной военной доктрины в свете душевных порывов русского эгрегора… И не забывай, Фил! Ведь хонсаки действительно вооруженными вторгаются в чужие миры, и миролюбием это не пахнет. Ведь они действительно уничтожают эти миры не хуже библейской саранчи. И уже пройденных ими миров действительно колоссально много. И, черт тебя дери, движутся они в сторону Земли! Нашей Земли, нашей, тупая твоя башка!

— Хорошо, — покачал я головой, не желая, однако, сдаваться. — Совершенно верно, спорить не буду, хонсаки несут погибель всему живому и оставляют за собой пустыню. А почему? А потому что от бескормицы бегут, известно. Что совсем уже другой коленкор, нежели императивная агрессивность, согласись. А еще, может, — вбросил я в привычный расклад новый, приберегаемый для такого вот момента козырь, — может, они из концлагерей драпают, — тех, в которые заточили их предусмотрительные Братья-терране некогда. Тогда, когда поняли, что существа, имеющие дар ходить между мирами, могут сделаться реальной проблемой через сотню-другую лет. Проблемой для их безмятежного благополучия. Кто там из головастых людей поведал нам, что война — продолжение политики другими средствами? Клаузевиц, что ли? Может, он сам был эмиссаром Больших Братьев на Земле? Фамилия-то какая, а?!

— Но делегации, Капрал! — горестно возопил Генрик, которому тоже поднимать лапки и пасовать, хоть бы и перед козырями — нож острый. — Переговоры. Гибель послов. Терра на самом деле пытается решить вопрос полюбовно. Это что, по-твоему — представления, состряпанные специально для нас? Фальшивки для поднятия военного духа? Липа для боевых листков?

— Генрик, славный ты мой! — с тщательно выпячиваемой значительностью вещих речей молвил я. — Поверь, дурить головы уместно не только отстраненным от достоверной информации наемникам. Разве лгать собственному народу — привилегия одних лишь земных правительств? Ты из какой страны сюда попал? Неужто не знаешь, как умельцы масс-медиа оборачивают черное — белым, промахи — достижениями, а поражения — победами? “Слушайте, братья и сестры! Пришла беда, откуда не ждали. Возлюбленному отечеству нашему грозит гибель от лап кровожадных супостатов-нелюдей! Засучим же рукава и окоротим монстров в едином порыве священной ярости!…” Ложь для терран привычна. Так же, как и подлоги. Нас-то с тобой, братец, на девчонок поймали. И Бородача. И многих других. Хочешь, завтра ребят расспросим, какими ветрами их в Легион занесло? Да только ответы девяноста процентов мы с тобой и так знаем.

Генрик помрачнел.

— Не на девочек нас изловили, Капрал, ошибаешься ты. По поверхности скользишь, принимаешь верхушку айсберга за всю льдину. Ни к чему это Братьям. Девочки — антураж. Ловят они нас на нашу собственную жестокость. И даже не ловят, а лишь отслеживают, руководствуясь ею; лезем-то в сети мы сами. Зацепится такой гаврик, рванет рубаху на груди, разбушуется — значит их человек. С ним не только хонсаков — кого угодно в лапшу порубишь. Без проблем.

— То-то и оно, что в лапшу, — веско сказал я. — А теперь представь ход Братских мыслей при виде, например, тебя, уродующего в столичном метро поддатых сержантиков, пусть неумных, зато со тщанием выполняющих заветы требовательного высокого начальства. Тебя, милый мой, мордующего представителей государственного аппарата, всего лишь исправляющих прямой долг, заметь. Тестостерона у парня много? О да! Галочка. И адреналина? Вторая галочка. Боевой опыт присутствует тож, а тормоза слабоваты? Третья галочка, с восклицательным знаком. Замечательно. Берем. Ну а окажется у него злобности, положим, недостаточно — добавим. Пастилки эти — сома их хренова, — что это на самом деле, Гена? Да, все как обещано: и скорость реакции она увеличивает — любо-дорого, и силушки становится — хоть отбавляй, и царапины за день заживают. Вот только что она еще меняет в нашем организме помимо метаболизма? Звереем же на глазах! Я на первой операции как институтка изнеженная блевал, а сейчас? Почти никаких эмоций не осталось. Адаптация, говоришь? Так-то оно так, но больно уж быстро я адаптировался. А другие — те, что давно лямку тянут: Бородач со своими тесаками; Волк с болезненной жаждой давить, давить, давить гадов; даже ты, Генка!…

— А я-то с чем? — окрысился он.

— Да с гранатометом твоим кошмарным. Нравится же тебе, когда от хонсаков ошметки летят, а? Нравится, вижу…

— Ну, тут ты меня подловил, паренек, — обескураженно признался он. — Н-да, брат, и возразить-то нечего. Как же это я так? Неужели и впрямь заметно?

— Заметно, Генка, — сказал я безжалостно. — Более чем…

— А, кунем мадейт пуц! — Он раздраженно разрубил волосатым кулачищем воздух, но тут же опомнился. — Прости, это я не тебе — вырвалось. Знаешь, а ведь тебе почти удалось меня разозлить, — с удивлением признался он, — и даже почти настроить против Братьев. Зачем?.. Требую объяснений.

— Почти?.. — сказал я, и голос мой был язвителен. — Ну-ну, интересно было бы посмотреть, как ты злишься всерьез… Издалека, разумеется. А объяснений у меня нет, — соврал я.

— Как же, как же! Знаю я тебя. Разве стал бы ты понапрасну воду мутить? Ну, в чем конкретно виновны Братья?

— Хорошо, — сказал я, довольный результатом подготовительного этапа, — слушай. Версия первая: нас к чему-то готовят. И вся эта туфта, которой нас потчуют, — исключительно для отвода глаз. И главным образом — не наших даже (кто мы такие, чтобы на нас столько сил угрохать), а глаз широкой терранской общественности. Понимаешь зачем?

— Предположим, — сказал Генрик осторожно. — Но озвучивать твои бредовые измышления пока не хочу. Сам отдувайся.

— Ладно. Сколько угодно. Так вот, мы — будущая ударная сила в борьбе за Власть. Жупел мы; кнут и бронированный кулак. Насколько трудно наемника, привыкшего стрелять в кого попало, бросить на штурм Кремля (Кремля, Белого дома, Рейхстага или как-там-еще?) Терры? Молчишь! Тыкву скребешь! То-то! Скреби шибче! Учти, убивать, возможно, никого не придется, поскольку сопротивления серьезного попросту не будет. Так, выбить разве десяток зубов, переломать парочку конечностей, рявкнуть матом — единственно в целях устрашения. Дел — на считанные часы. А потом, когда антинародная клика будет низложена и распределена по застенкам и стадионам, некто, предположим, главком Легиона, опершись на