Неизвестно, сколько осколков досталось пленникам, но, вывалившись из тесного узилища, они отнюдь не замерли бессильно, не оцепенели в растерянности от нежданно привалившей свободы, а бросились со всех ног в лес.

Филипп тотчас помчался вдогонку, приводя на бегу карабин в боевое состояние. Скоро с ним поравнялась Василиса.

— Где они?

Вопрос насущный: на четырех ногах хонсаки двигались по меньшей мере в полтора раза быстрее людей. А по лесу — смешанному лесу с густым подлеском и грудами валежника, — так, пожалуй, и вдвое. Обтекаемые формы рачьих тел и их низкий “клиренс” тоже лили водицу вовсе не на легионерскую мельницу. Словом, беглецы пропали.

— Там, — твердо сказал Филипп и показал рукой. — Там, точно.

— Видел?

— Нет. Для того чтобы знать, видеть не обязательно. Кто-то из них ранен. Может, и оба. Вот, глядите, кровь.

Крови было много. К темно-красным каплям примешивались зеленоватые включения.

— Наверное, в желудок попало.

— Это для них не смертельно, — с сожалением в голосе покачала головой Василиса.

— Тем не менее. Вряд ли осколок в брюхе придаст раненому сил. Возможно, второй его вообще бросит. Или добьет. Эх, собаку бы! Марфутка, где ты? Ау!

— Обойдемся без Марфутки. Сканер нюхом обладает ничуть не худшим.

— Хотелось бы надеяться.

Их нагнали Генрик и Долото.

— Облаву разворачивают. Транспортеры пошли — над лесом. Пока ничего.

— Ерунда, найдем, — сказал Филипп. — Мы с вами и найдем.

Василиса посмотрела на него с интересом.

— Ну, значит, ты и веди, следопыт, раз так в себе уверен. Найдешь беглецов первый — заработаешь поощрение.

— А если не найду?

— Ремня получишь, — оскалился Генрик.

— Точно, — подтвердила Василиса, — ремня. Пряжкой по жопе, чтобы не хвалился понапрасну.

— Пряжкой… что ж, ладно, я согласен.

Количество крови на траве и листьях увеличивалось. Хороший признак: значит, ранение даже опаснее, чем надеялся Филипп. Кроме того, появились еще и другие кровавые отметины: более яркие — с пузырьками, словно от слюны. Похоже, у кого-то из преследуемых открылась новая рана. И похоже, на сей раз задето легкое.

Скоро легионеры наткнулись на след недавней лежки. Да, силы хонсаков катастрофически таяли.

— Не пойму, — сказала Василиса, — почему они побежали? Я же им вполне доходчиво объяснила, что гарантирую возвращение домой и что насилия над ними никто творить не будет. Контузило их, что ли? Или настолько они тупы? Или не поверили?

Филипп улыбнулся.

— А они как раз поверили. И ничуть они, кажется мне, не тупы. Генрик, дружище, ты историю лучше знаешь — напомни мастеру лейтенанту: что там полагалось в средние века гонцу, принесшему плохую весть? Расставание с башкой или, напротив, встреча с колом?

— Это уж как повезет. Могли и свинца в глотку залить.

— Вот как? Действительно тогда непонятно, чего бы им домой не поспешить?

— Эрудиты. Остроумцы. Содрогаюсь от смеха, — сказала Василиса.

— И я, — подхватил подхалимски Долото, но осекся под ее гневным взглядом.

Лес, по которому двигались легионеры, был практически неотличим от того, что окружал Петуховку, и Филипп чувствовал себя в нем превосходно. Те же деревья, те же травы, кусты, папоротники. Та же сырость. Как в августе.

Он вдыхал знакомые запахи, нежно прикасался пальцами к деревьям, ловко уклонялся от многочисленных паучьих тенет, залепивших лица его спутников, и вообще — наслаждался. Вместо все еще обременительного для его чувства справедливости уничтожения практически беззащитных хонсаков (допотопное оружие — не в счет) он получил настоящую охоту. А когда преследование закончится, самому можно ведь и не стрелять. Желающие найдутся. Вон как горят азартом глазищи Василисы! И штатный кураторский пистолет не раз уже перекочевывал с кобуры на плече в ее узкую ладонь и обратно. Интересно, удержится она от примерного наказания неслухов и разрешит все-таки Генрику воспользоваться метателем сети? Или нет?

Инстинктом прирожденного охотника, отточенным почти двумя десятилетиями практики, Филипп чувствовал, что дичь близко. И дело даже не в том, что анализатор сканера начал выдавать проценты, весьма близкие к единице. И не в том даже, что пятна (почти уже лужицы) крови на ощупь стали почти горячими. Нет, совсем не в том. Он просто знал.

И еще ему казалось почему-то, что их могут опередить. Только кто?

Скоро он узнал и это…

До слуха легионеров донесся вдруг пронзительный человеческий крик, сменившийся гневным ревом и серией глухих ударов.

— Быстрее! — Василиса помчалась, почти не разбирая дороги, но тут же споткнулась и полетела в высокий папоротник.

Ее подняли. Она яростно вырвалась.

— Не быстрее, а осторожнее, — рискуя нарваться на затрещину, поправил Филипп. — Там не наши! Аборигены.

Легионеры подобрались к большому кусту малинника, скрывающему картину происходящего от их глаз. С максимальной осторожностью углубились в густые заросли. Ползком преодолели их, исцарапав руки, и увидели…

Два кряжистых мужика (в долгополых серых рубахах, подпоясанных лыковыми веревками, в высоких меховых колпаках и в лаптях) проворно рубили, хакая, неподвижную темную тушу. Широкие топоры на длинных топорищах так и мелькали в их умелых руках, с мокрым хрустом превращая труп хонсака в нечто невообразимое. Третий мужик — бледный, в окровавленной одежде, сосредоточенно обматывал тряпицей руку, помогая себе зубами.

— “Идут мужики и несут топоры, что-то страшное будет”, — сказал шепотом Филипп. — Вострые у них, однако, топорики! Неужели медными или даже бронзовыми можно так хонсака искрошить? Чудеса!

— Второй где? — прошипела Василиса. — Ты мне второго найди, Капралов, или задницей ты не отделаешься!

— Он здесь. Спрятался. Погодим, пока лесорубы натешатся, а там и спеленаем его, сердечного.

— Где здесь?

— Не скажу. А то вы, мастер лейтенант, устроите, не дай бог, сеанс показательных стрельб. Мужичков напугаете или, чего хуже, вынудите их и за нас взяться. До кучи. А я не горю пока желанием превратиться в кусок сочной вырезки. Лучше уж пусть коснется моей задницы ваш ремень…

— Заткнись, — погрозил ему кулаком Генрик. — Простите его, мастер лейтенант, на него опять болтливость нашла. Такой человек.

— Ботало я, — подтвердил Филипп. — Так меня мама называет.

Долото, лежащий рядом с Филиппом, повинуясь недвусмысленному жесту сержанта, врезал Капралову локтем в бок. Филипп охнул и наконец заткнулся.

Мужички между тем притомились тяпать. Тот, что постарше, с клочковатой бородищей до середины груди, что-то сказал, и экзекуция прекратилась. Они обтерли лезвия травой, заткнули топоры за пояс. Подошли к товарищу, старший спросил его о самочувствии (о чем же еще?), а молодой побежал в лес и вскоре вернулся, ведя в поводу низкорослого безрогого быка, впряженного в волокушу. Бык был широкогруд и крепконог, но поджар как мраморный дог и столь же изысканно пятнист. Его длинная горбоносая морда с отвисшими складчатыми брылами казалась бы печальной, если бы не полыхающие из-под костистых