еще два месяца должен был сохраниться прочный лед. К счастью, нам были недоступны спутниковые фотографии этого всеобъемлющего хаоса.

И мы еще не знали, что норвежцы, прибывшие в залив Йелвертон, неподалеку от мыса Колумбия, не обнаружили, к своему удивлению, ничего, кроме открытого моря там, где на полуостров Йелвертон должны были напирать поля сжатого мелкобитого льда. Эскимос и один из норвежцев решили отказаться от участия в экспедиции, настолько обескураживающей была картина. Эскимос был храбр как тигр, когда ему доводилось встречаться лицом к лицу с белым медведем или переносить сильнейшие морозы, однако у него было много родственников или друзей, которые погибли в открытом море или во льдах, и он понял раньше норвежцев, что в этом году в Арктике происходят незаурядные явления.

14 марта Карл и Симон умудрились все же с большим риском для себя спасти брошенные нами мотонарты и долететь до нашего разбитого поля. Через десять минут после того, как они улетели, туман сомкнулся над полем, и сильный ветер застонал над потрясенным паковым льдом.

Однако теперь, когда вернулись старые мотонарты, нам не терпелось продолжить путь. Машины были тяжелыми и сильно побитыми, но, какими бы они ни были, мы знали все особенности их поведения. В конце концов, именно на них мы пересекли южный континент.

Итак, мы ринулись сквозь снежную пелену, надуваемую с севера, которая сгустилась теперь над свежими трещинами и разводьями, вскрытыми ветром. Я почти ничего не видел впереди из-за летящих кристалликов льда, которые кололи глаза. Дважды я чуть было не провалился сквозь закамуфлированные снегом пятна вязкого ниласа [45]; у меня перехватывало дыхание, когда траки буксовали, тщетно вращаясь, в поисках точки опоры. В обоих случаях я едва не прозевал эти западни из-за обилия снежной пыли в воздухе. Это послужило мне серьезным предупреждением, но я был рад, что мы наконец-то движемся, и поэтому продолжал наступать в лоб, в самые зубы сгущающегося мрака. Всякий раз, когда очередная трещина заставала меня врасплох, я начинал неистово давить на кнопку звукового сигнала ради Чарли, который поднимал руку в знак того, что понял меня и примет меры для того, чтобы не ехать по моим следам.

Разводья обрисовывались все отчетливей и становились шире. Вскоре перед нами оказался лабиринт открытых каналов, хитроумно скрываемых от нас слабым освещением и свежевыпавшим снегом. Время от времени я оборачивался, чтобы проверить, где Чарли. Я делал это слишком часто и поэтому чуть было не прозевал широкую трещину, которая зигзагом легла поперек моего пути. Не успел я увернуться от этого разреза во льду, как у меня на пути стал расширяющийся канал с берегами высотой метр с небольшим. Я отклонился в сторону, но на этот раз слишком поздно. Мотонарты и нарты пошли юзом и свалились в это корыто, швырнув меня к противоположному берегу. Ноги мои тут же провалились сквозь снежную корку, и вода наполнила сапоги, однако я успел упереться грудью в ледяную стену и выкарабкался наверх.

Снегоход оказался слишком далеко, и я не мог дотянуться до него. Машина быстро оседала, как корова, угодившая в трясину. В считанные секунды она исчезла из виду вместе с 400 килограммами груза, опускаясь теперь прямехонько на дно океана. Нарты же медленно накренились, их еще удерживал на поверхности воздух внутри ящиков со снаряжением. Передок был прямо передо мной, я дотянулся до нарт и ухватился за строп. Я обернул его вокруг рукавицы, и он больше не скользил, как в голой руке.

Я позвал Чарли. Тот был в двадцати метрах позади и еще не имел представления о моей проблеме и вообще мог просто не слышать меня из-за сильного ветра и воя мотора своих мотонарт. Мне же не удавалось привстать, чтобы привлечь его внимание; но я, находясь в лежачем положении, все же сумел поднять руку. Чарли заметил это и приблизился.

«Нарты тонут! — прокричал я. — Постарайся спасти палатку!»

Палатка была в ящике, уложенном в кормовой части нарт. У каждого ящика был собственный крепежный строп, и, поскольку нарты еще раньше успели искупаться в тот день в нескольких канавах с соленой водой, крепежные ремешки покрылись корочкой льда.

Вскоре Чарли понял, что может лишь дотянуться до задка нарт, но вот распутать строп, работая в толстых рукавицах, не удавалось. Поэтому он сбросил рукавицы, то есть сделал то, к чему мы очень редко прибегали вне палатки, и продолжал возню.

Между тем нарты медленно и уверенно оседали в жижу, моя рука, которая сдерживала их, вытянулась уже до предела. Я уже не мог удерживать нарты. Меня самого потянуло через кромку полыньи.

Свободной рукой я открыл другой ящик и вытащил оттуда радиопередатчик и поисковый радиомаячок.

Чарли никак не мог добраться до палатки, однако ему удалось ослабить крепление другого ящика и спасти теодолит. Он также снял связку палаточной арматуры. Но к тому времени одна рука у него уже потеряла чувствительность, а моя собственная тоже не выдерживала нагрузки.

«Отпускаю», — предупредил я Чарли и разжал руку. Если бы в тот миг можно было сравнить длину моих рук и они оказались бы одинаковыми, то я не поверил бы этому. Через минуту нарты скрылись. Палатка отправилась вместе с ними.

Мы давно узнали, что обмороженные члены нужно как можно быстрее поместить в тепло. Тепло было связано с палаткой, хотя в тот день было необычно мягко — всего —33 °C при двадцатидвухузловом ветре. Я воткнул в снег алюминиевые палаточные шесты и сверху связал их вместе, соорудив нечто вроде каркаса для небольшого иглу. Поверх этой конструкции я набросил легкий брезент, которым Чарли обычно накрывал мотонарты на стоянках. Затем, воспользовавшись лопатой Чарли, я набросал снега на края брезента, чтобы прижать его к каркасу. Все наше кухонное снаряжение и половина рационов находились теперь далеко под нами, однако у Чарли были ложка, кружка, запасные котелок, примус, а также запасной комплект астрономических ежегодников.

Пока я занимался обустройством, Чарли отчаянно боролся за свою руку, размахивая ей из стороны в сторону, стараясь загнать хоть немного крови в свои побелевшие пальцы. Когда примус был приведен в действие, мы свалили кучей в укрытие все имеющееся у нас снаряжение и Чарли принялся осуществлять чудесный, но болезненный процесс «восстановления» своих пальцев.

За ночь температура упала до — 40 °C.

Мы никак не могли втиснуться вдвоем в спальный мешок Чарли, но к нему прилагался внешний водонепроницаемый чехол и внутренняя матерчатая подкладка. То и другое Чарли отдал мне, и это помогло хоть как-то согреться. В ту ночь пришлось громко стучать зубами, и примерно в середине ее я не выдержал и приготовил чашку кофе.

Лицо Чарли было обращено ко мне в сумрачном свете свечи, стоявшей между нами, и было похоже на лик голого черепа.

«Ты выглядишь чуть ли не мертвецом», — сказал я ему.

«Благодарю. У тебя тоже не слишком здоровый вид».

Я совершил глупейшую ошибку, и мы оба понимали это. В порыве ускорить продвижение на север, невзирая ни на что, я потерял драгоценнейшее снаряжение и чуть было не лишил пальцев Чарли. С тех пор как мы расстались с побережьем, я записывал состояние льда, количество и величину разводий, параметры главных гребней сжатия и приблизительный возраст ледяных полей. Все мои записи утонули вместе с фотографией Джинни, личными вещами и запасной одеждой. Были потеряны также контейнер с непромокаемым костюмом и два единственных предмета, с которыми я не расставался во время всего пути с начала путешествия, — Гномик Буззард и фарфоровая мышка Эдди Пайка.

И тем не менее мы оба были живы и не стали дальше от нашей цели. Дела у нас обстояли значительно лучше, чем у того эскимосского охотника из Туле, историю которого нам рассказали. Он провалился под лед вместе со своими нартами. В ту же ночь спасатели нашли это место, их привлек вой собак. Луна освещала пространство мелкобитого льда, где он сопротивлялся судьбе последний раз в жизни. Его тело извлекли с помощью кошки: пальцы с сорванными ногтями доказывали, как отчаянно он цеплялся за льдины, стараясь выкарабкаться.

В полночь с помощью небольшого радиопередатчика, который работал не хуже, несмотря на краткое погружение в ледяную воду, я связался с Джинни согласно расписанию экстренного вызова. Как обычно, она оказалась на приеме, и ей удалось поймать мой слабый голос в эфире, несмотря на трескотню атмосферных помех и постороннюю морзянку.

Ее голос был как всегда спокоен, но в нем звучала тревога, когда я рассказал о нашем положении. Так как все запасное оборудование и снаряжение погибли в огне, я опасался солидной задержки. Но Джинни