— Все, что передумали, пережили за это время, вы должны сказать ему! Он любит вас (она закрыла глаза), и ради этого чувства к нему надо отнестись с уважением. Да и вы сами? Разве вы не хотите увидеть его, разве вы не виноваты перед ним в том, что сомневались в нем?
— Я несла этот позор с ним вместе, — ответила она чуть слышно.
— Позора нет теперь! Вы свободны оба!
— Нет, нет, нет! — с ужасом воскликнула она. — Не говорите так. Между нами — стена, пропасть!
— Пусть! — ответил Весенин. — Это все вы должны объяснить ему. Увидите его — и скажите ему. Это необходимо.
Она закрыла лицо руками и тяжело дышала. Потом отняла руки. Лицо ее стало спокойно, она встала. Встал и Весенин.
— Хорошо, — сказала она, — пусть он придет сюда. В двенадцать часов, Лиза спать будет.
Она наклонила голову и повернулась.
— Сюда, в сад? — спросил вслед Весенин. Она кивнула головою.
— Вы это откуда? — крикнула с балкона Вера, увидев Весенина, идущего по аллее.
— Из конторы. Ну готовьтесь. Я домой и за вами. Самое большее три четверти часа.
— Не опоздайте! — погрозила Вера, и Весенину опять стало весело.
Он гнал свою лошадь в карьер и через двадцать минут уже соскочил с седла у ворот своего домика. Долинин выбежал ему навстречу.
— Ну, что? Она согласна? Позволила?
Весенин кивнул ему головою. Долинин в порыве восторга обнял его.
— Как благодарить мне вас? Что она говорила с вами?
Весенин не хотел смущать его радости.
— Со мной ничего; говорить с вами будет, — ответил он шутливо, — а теперь вот что: вы верхом ездите?
Долинин кивнул.
— Ну, и отлично! Елизар даст вам лошадь и укажет дорогу. Это раз; два — вы отсюда выедете ровно через час, тогда в усадьбе никого не будет. Вера Сергеевна уедет со мною, Елизавета Борисовна уйдет купаться, вы будете одни.
Долинин благодарно пожал руку.
— Затем, — продолжал Весенин, — приехав в усадьбу, вы прямо идите в сад и ищите там Анну Ивановну. Ну, все! — окончил он. — Елизар, давай двуколку!
Елизар вывел красивого Мальчика, запряженного в легкую двуколку. Весенин взял вожжи.
— Ну, желаю вам успеха, — сказал он, пожимая руку Долинину, — и до свидания за обедом!
Он вскочил в двуколку.
— Смотрите, через час, — крикнул он Долинину и выехал на дорогу.
. .
Это был день свиданий. Долинин вошел в сад и нервным шагом шел по тенистой аллее с замирающим сердцем, ожидая каждую минуту увидеть ее. Что он будет говорить с нею, он не знал, но сердце его, истосковавшееся по ней, жаждало вылиться в мольбах, в упреках, в страстном порыве ласки или гнева. Аллея становилась все гуще и уже. Столетние ивы склоняли над нею свои корявые, золотые ветви, которые, сплетаясь, образовывали душистый свод; впереди Долинин увидел серый деревянный павильон с прогнившею крышей, с разбитыми стеклами в черных рамах. «Здесь», — подумал он и остановился в волнении. В тот же миг на пороге павильона он увидел Анну Ивановну и радостно бросился к ней…
А в этот же час по лужайке, среди густой заросли леса, недалеко от дороги и от купальни, медленно ходила Елизавета Борисовна рядом с незнакомцем, оказавшимся почтенным Косяковым.
В изящном летнем платье французского ситца, в соломенной шляпе с большими пригнутыми к лицу полями, с полотенцем и сумкою в руках, Елизавета Борисовна представляла странный контраст с Косяковым, в его белой фуражке, потрепанных брюках со вздутыми коленками и рыжих сапогах. Только сообщничество могло позволить этому господину так развязно идти подле прекрасной Елизаветы Борисовны и так фамильярно говорить с нею.
— Если бы я был один, — говорил, прижимая руку к сердцу, Косяков, — за один взгляд ваш я согласился бы…
Но гневный, презрительный жест сразу прервал его излияния, и он поспешил закончить:
— Но я только доверенное лицо и не смею…
— Поймите же, глупый вы человек, — с раздражением и отчаянием ответила Елизавета Борисовна, — что мне неоткуда достать семь тысяч. Мне и эти деньги доставать было трудно! У меня нет своих, все мужа…
— Но если муж стар и влюблен…
— Молчите! — резко крикнула она и тяжело перевела дух: 'Господи, сколько унижения!' — Вот что, — сказала она, сдерживаясь, — скажите вашим: я не могу так! Я заплачу все деньги, но не сразу. Вы должны все засчитывать, и в год… меньше, я отдам их. А теперь вот! — она достала кошелек, высыпала из него все деньги и протянула их Косякову.
Тот внимательно пересчитал их и сделал презрительную гримасу:
— Сорок пять рублей! Это насмешка! — сказал он, пряча деньги в карман.
— У меня нет больше. Я дам вам еще вот это. Он стоит двести рублей, за него всегда дадут сто. Возьмите его! — она сняла с руки браслет и протянула его.
Косяков жадно схватил драгоценное украшение и стал его рассматривать.
Елизавета Борисовна с отвращением взглянула на него и горячо сказала:
— Я не спорю, мне огласка тяжела, но проиграете вы, вы одни. Ах, да вы и сами это знаете!
— Сладка месть, madame! — ответил Косяков и, кладя браслет в карман, сказал: — Хорошо, я уговорю компанию, и она согласится отстрочить. Я уговорю (он прикоснулся к своей груди), и она согласится на ваши условия. Мы все сосчитаем, но, — и он поднял корявый палец, — больше уже не допустим просрочки! Ни одного дня!
Елизавета Борисовна воспряла. Глаза ее блеснули благодарностью.
— О, ни одного часа! — сказала она с убеждением. — Только не сто рублей в неделю. Это так много!
Косяков поправил на носу пенсне.
— Я буду просить вас в следующую субботу прийти в наш городской сад. Днем, как и ранее. Имею честь кланяться, madame! — он галантно поклонился, высоко поднял фуражку и, склонив под нею свою голову, пошел по лесной тропинке.
Елизавета Борисовна вышла на дорогу и с облегчением вздохнула. Неделя свободы! После тяжелого, напряженного состояния и краткий отдых кажется счастием.
Она медленно шла по дороге, мечтая о свидании с Аноховым в Петербурге, когда мимо нее, как вихрь, промчался всадник.
— Долинин! — крикнула она с изумлением, но он уже скрылся в облаке пыли. Он, верно, и не заметил Можаевой, как и не услыхал ее возгласа. Отчаяние и гнев наполняли его грудь, и весь мир казался ему черной ямой…
Как она была прекрасна, когда появилась на пороге беседки! Бледная, похудевшая, крошечная, она в беседке среди вековых лип показалась ему воздушным эльфом, но каким холодом повеяло от нее, когда она движением руки удержала его первый порыв. Он сразу растерялся и остановился перед нею, тяжело переводя дыхание. Она заговорила первая.
— Вы хотели меня видеть, Николай, — сказала она тихо и покойно, — я согласилась увидеться с вами. Лучше объясниться… Как я рада, что вы на свободе и невинны! — она протянула ему руку и ввела его в беседку.
— И это все? — произнес он растерянно. Она грустно посмотрела на него.
— Все, — сказала она тихо. — Николай, поймите, между нами ничего не может быть более; труп между нами!
