— Он умер, и мы свободны, — сказал Николай; он чувствовал себя словно в тумане, почва ускользала из-под ног, и он не находил ни слов, ни тона.

— О нет! — ответила она. — Он заковал нас. Да! Это казнь, посланная Богом за мои греховные мысли, за ваши гневные угрозы. Я роптала. Боже! (Она закрыла лицо руками.) Быть может, в отчаянье я желала ему смерти. И вот казнь! Он умер, он убит! Люди подумали на нас, потому что мысль — половина дела, и в мыслях вы… мы убивали его. Вы рады. Я читала вашу статью и поняла вас. Нет тайного для высшего правосудия (лицо ее вспыхнуло, глаза сверкнули и голос окреп). Правосудие осудило и покарало нас. Я поняла это!

Николай встрепенулся.

— Ложь! — воскликнул он. — Я не то писал! Я писал про него. Я писал, что смерть его есть акт высшего правосудия, потому что он был дурной человек!..

— Тсс! — остановила его Анна Ивановна. — Он умер!

Николай упрямо тряхнул головою.

— Дурной! — повторил он. — И он настолько поработил твою душу, что ты и сейчас не можешь освободиться от его гнета. Аня! — вдруг страстно заговорил он. — Вспомни прошлое, вспомни любовь нашу! Она не прерывалась. Все время ты думала обо мне, я — о тебе. Ты сама мне сказала. В последний раз ты обняла меня, теперь мы свободны; впереди счастье, жизнь, полная жизнь, а не жалкое прозябание! Без тебя мне смерть. За что же ты осудила меня, себя, наше счастье и нашу любовь? Аня!..

Он с мольбою протянул ей руки, но она нервно, порывисто отодвинулась, и глаза ее наполнились слезами.

— Нет, нет, нет! Николай, не мучай меня. Между нами все кончено! — воскликнула она с тоскою. — Труп, труп между нами! Что я сказала бы Лизе, когда она вырастет? — Она закрыла лицо руками, и слезы закапали у нее между пальцев.

Николай опустился на колени и жадно стал целовать ее похолодевшие мокрые руки.

— Все простится, все омоется любовью. Я грешен гневными мыслями, ты же чиста как снег. За что казнишь и себя, и меня? Обними меня, скажи, когда свадьба? — бормотал Николай.

Она резко встала и, вынув платок, быстро вытерла глаза.

— Никогда, — сухо ответила она. — Никогда, Николай. Встаньте! Простимся. Лиза, верно, уже проснулась.

Николай поднялся. Глаза его наполнились гневом.

— Ты зла и бесчувственна! — глухо произнес он.

Она покорно улыбнулась. Он снова упал и обнял ее ноги.

— Прости меня! Я схожу с ума!

— Вся жизнь наша была бы мукой, — сказала она тихо, — простимся!

— Не навсегда? — он умолял. — На время? На полгода, на год!

Она снисходительно улыбнулась.

— И через год я скажу то же!

— Но я тебя снова увижу?

Она нагнулась и поцеловала его в лоб.

— Я любила и люблю тебя, — сказала она тихо и выскользнула из беседки.

Николай рванулся за нею, но она уже скрылась. Он упал на скамью и глухо зарыдал…

Ему казалось, что жизнь его кончилась, и мрачной могилой являлся для него теперь весь мир. Для чего жить, мыслить, работать? Для чего биться его сердцу? О чем мечтать, во что верить, что любить? Тьма, тьма и тьма — и впереди никакого света.

Отчаяние и злоба охватили его душу. Он вскочил, пробежал через сад на двор, нашел лошадь и бешено помчался по дороге. 'Смерть, смерть', — шептал он, нещадно погоняя коня, и уже чувствовал у своего виска холодный ствол револьвера.

С самого приезда в деревню это первый веселый день, как объяснила Вера Весенину, едва они отъехали с версту от усадьбы.

— А то такая скучища! С мамой что-то творится: она то веселая, то грустная. Вот хоть сегодня: на нее смотреть страшно было. Анна Ивановна, та, кажется, в монастырь готовится. Все нервные такие, даже я разнервничалась, и тогда… помните?

— Это что вы перестали понимать меня? — улыбнулся Весенин и взглянул на ее полудетское лицо со строгими чертами англичанки.

Она кивнула головою.

— Мне тогда так понравилась статья Долинина, хотя ее вы только пересказали, ну… а потом я стала читать, и правда она странная.

— Она подкупает сначала тоном и тем, что в ней есть проблеск мысли, сказал серьезно Весенин, — но именно проблеск. Он сам не уяснил ее себе и, понятно, не мог и передать.

— Довольно! — остановила его Вера. — Я хочу веселиться, гулять, наслаждаться природою. Стойте! Я сорву ягоду.

Весенин осадил лошадь. Вера выскочила из двуколки и подбежала к кустику у опушки. Красные ягоды издали можно было принять за капли крови на зеленой траве. Вера вернулась с горстью ягод.

— Вы правьте, а я вас кормить буду! Помните, как раньше я кормила вас и папу.

— Я-то помню! А вот вы?

— Я все помню! Вы с папой садились в шарабан, и я между вами. Мы ездили на мельницу. Там я гуляла с Ефимьей, что теперь у вас, и, вернувшись, кормила вас ягодами, которые собирала сама.

Весенин счастливо засмеялся. В свою очередь он мог ей признаться, что давно не проводил такого радостного дня. Они были на сенокосах, и Вера, дурачась, пробовала и косить, и грабить, и метать стоги, потом они остановились в избе старосты выпить чаю и закусить, и она выбежала порезвиться с детьми и вернулась в избу раскрасневшаяся, как вишня.

Степенная Василиса, жена старосты, с улыбкою взглянула на нее и, обратясь к Весенину, сказала:

— Вот бы тебе, Федор Матвеевич, жену такую!

Весенин вспыхнул и шутливо ответил:

— Выдумала, Василиса! Она барышня, а я управляющий: нешто пара!

— И-и, родимый, и не такие женятся, — возразила Василиса, — вон у нас тута енеральша на даче жила, так за ахтера вышла.

— А ты почем знаешь, что он ахтер? — хохоча, спросила Вера.

— Сказывали так у нас, барышня!

Вера долго смеялась над этим. Когда они возвращались домой, она вдруг спросила Весенина:

— Вы это в шутку ответили Василисе или серьезно?

Весенин смутился, почувствовав, как защемило его сердце при этом вопросе.

— В шутку! — ответил он.

— То-то, — сказала Вера и задумалась. И внезапно у них словно иссяк разговор, хотя каждый думал свою думу.

— Вот и дом, и опять скука! — вздохнула Вера, завидя усадьбу.

— Хотите, — предложил Весенин, — я вас буду брать во все свои поездки по имениям и мало-помалу обучу хозяйству? И польза, и удовольствие!

— Правда? — Вера обернула к нему свое разгоревшееся лицо. Весенин кивнул.

— И как хочу-то! — воскликнула Вера. — Спасибо вам. Вы все тот же дядя Федя!

Весенин на миг погрустнел. Ее возглас напомнил ему, что между ними добрых пятнадцать лет разницы. Дома их встретила бодрая, помолодевшая Елизавета Борисовна.

— Смотрите! — шепнула Вера Весенину. Даже Анна Ивановна казалась как-то менее углубленной в