которых стояло одно огромное дерево. В большинстве случаев это был дуб. Эти рощи были священными рощами богини Дианы — покровительницы плодородия и охоты. Леса охранялись королем, который был одновременно и жрецом. Он оставался на страже в роще, защищал ее от пришельцев и служил Диане, пока не приходил другой человек, бывший в состоянии сразиться с королем и убить его. Тогда этот пришелец, в свою очередь, становился властелином. Он назывался Королем Священной Рощи или Королем Леса. Почти в каждой культуре была подобная роща и подобный король, который служил богине и умирал, чтобы уступить место другому повелителю. Хотя не везде богиню называли Дианой.

Богиня покровительствовала плодородию и охоте, а король был смертным мужчиной, и, говорят, именно поэтому он мог брать богиню в супруги и овладевать ею. И от этого союза священная роща и священное дерево получали благословение на следующий год. Этот союз освящал лес и животных в нем и сохранял их в безопасности.

Меня начало трясти. Голова качалась из стороны в сторону. Нет, я даже не знала, что делаю. Том улыбнулся, протянул руну и коснулся моей щеки. Это было нежное прикосновение. Я перестала качать головой, но все еще смотрела на него, должно быть, безумными глазами.

— Разве ты не знала? — мягко спросил Том. — Разве не знала, когда впервые пришла и Королевскому дубу и увидела, как я принес оленя к нему? Я знаю, ты была там. И знаю, ты видела меня. Я чувствовал, что ты там, наверху. И разве ты не знала, когда мы встретились позже в тот день и ты сказала, что тебя зовут Диана, и я так рассмеялся? И сегодня, когда ты пришла туда, где был я, в белом греческом платье и лавровом венке именно в ночь зимнего солнцестояния… Разве ты не знала?

— Знала что? — прошептала я. — Что я должна была знать? Том, ты пугаешь меня. Я не знаю, что ты хочешь…

Но я знала. Мои колени знали. Знала и теплая впадина между ног. Я попыталась сделать глубокий вдох, но не смогла.

— Встань, Диана, — произнес Том. — Если в любой момент ты захочешь уехать, только произнеси слово. Я отвезу тебя домой. Дай мне посмотреть на тебя.

Он протянул руки, я ухватилась за них и позволила ему медленно поднять меня на ноги. Мои руки свободно упали по бокам, и я просто смотрела в его лицо. Он изучал меня довольно долго, а затем подошел, взял мое лицо в свои ладони и поцеловал. Это снова был мягкий поцелуй, но он опалил мой рот, подобно огню.

— Ты очень красива и оказываешь честь этому месту, — проговорил Том.

Затем он медленно протянул руки, нашел на моей спине молнию платья и опустил ее вниз. Наряд упал к моим ногам, и я оставила его лежать там, пока Том расстегивал мой бюстгальтер без лямок и, отбросив его в сторону, так же неторопливо спустил чулки до лодыжек. Я ничего не говорила. Мое сердце почти вырывалось из грудной клетки. Большими пальцами он снял с меня трусики, и я шагнула через них так же просто, как ребенок, которого раздевают перед купанием. Теперь я стояла перед Томом нагая в огромном черном лесу при свете прыгающего пламени костра в тишине зимней ночи. Я знала, что холодный воздух касается моей кожи, но я не чувствовала его. Казалось, я не могу пошевелиться, как будто очутилась, замороженная, в самом ярком сне моей жизни. Конечно, я скоро проснусь. Но я не хотела пробуждаться.

Из своего безопасного сна я наблюдала, как он раздевался, бросая на край покрывала свой официальный костюм, а его глаза ни на минуту не отрывались от моего лица и тела. Никакого намека на смущение не было в нем. Когда он встал предо мной в своей темной, освещенной костром наготе, красота его стройного тела вынудила меня вновь прикрыть глаза, как и в тот день, и сделать большой глоток воздуха. Я скорее почувствовала, нежели увидела, как он подошел ко мне и положил руки на мое тело. Я не открывала глаз.

— Я всегда думал, что это должно было произойти именно так. — Его голос раздался у самого моего уха, голос был мягким, а дыхание теплым. — Я думаю, вначале король просто хотел прикоснуться ко всему ее телу, боготворить ее при помощи рук, — прошептал Том, и я почувствовала, как его руки, теплые, твердые и сухие, скользят по моему лицу и шее к плечам, рукам, к талии, вдоль бедер. Я ощутила, как дыхание замерло у меня в горле и вновь началась мелкая дрожь.

— Я думаю, он прикасался к ней здесь, — сказал Том, и его пальцы легко скользнули вокруг моих сосков, охватили груди и подняли их ко рту Тома. Я почувствовала, как он провел по ним языком так легко, как бабочка касается своим крылом лепестка. И я ощутила, как соски затвердели.

— Да, — мой голос был хриплым и низким. Я не открывала глаз.

— И затем, я думаю, он коснулся ее здесь, — произнес Том, и я почувствовала, что он встал предо мной на колени, его руки нежно развели мои бедра, и его пальцы легко двинулись между ними, в теплоту, задержались там, стали искать и нашли центр моего тела. Мои колени ослабели, и я упала бы, если бы его руки, охватившие теперь мои ягодицы, не поддержали меня.

— И я думаю, что после этого он достаточно осмелел, чтобы поцеловать ее там, в сокровенном центре, прямо в сердце тайны. Здесь.

— Да, — произнесла я. Сильный огонь побежал по моему телу, обжигая меня. Я почувствовала, как Том сильнее раздвинул мои ноги, почувствовала его язык и ощутила подъем предательского красного прибоя в самом центре моего существа и ответный предательский скачок страха. Нет, Том не должен обнаружить эту тьму в самой сердцевине моего существа…

— Том, нет, я боюсь… — прошептала я, но он взял мои руки и провел ими по своей теплой твердости, которая входила в меня, и огромная волна наконец поглотила меня целиком. Я упала на спину на меховое покрывало и с силой потянула на себя Тома, мои неистовые руки указывали его твердости путь в кричащую пустоту. Я ощутила начало того медленного, ужасного старого ритма, который на этот раз неизбежно смоет меня из этого мира в вечность.

Даже когда я слышала свои собственные восклицания: „Да, да, продолжай, да', я слышала также свои всхлипывания: „Я боюсь, боюсь…'

И я слышала его успокаивающее: „Не бойся. Я никогда не причиню тебе боль, никогда…'

И я закричала так громко, как только могла:

— Себя, себя я боюсь!

Он приподнялся надо мной на твердых сильных руках и начался, качался, глядя вниз. Его лицо было спокойным.

— Не сдерживайся, Диана, — сказал он и пронзил меня.

— Нет!

— Не сдерживайся, позволь мне принять все на себя. Позволь мне, — опять толчок.

— Нет!

— Ты не можешь причинить мне боль. Я могу справиться. Я был рожден, чтобы принять все на себя и удержать, — опять резкий толчок.

— Нет, Том, нет!

— Ты можешь больше не сдерживаться. Теперь я здесь, чтобы принять у тебя твою боль, — толчок.

И наконец на тридцать девятом году жизни и двадцатом году любовных отношений я поняла, что нашла вместилище, которое может поймать, удержать и преобразовать взрывную красную тьму внутри меня, может влить ее обратно в мое тело в виде огня и легкости. И я больше не сдерживалась и почувствовала, что земля, небо, леса и воды разлетелись в разные стороны, и я смеялась силе нашего экстаза.

Почти рассвело, когда мы перестали заниматься любовью, и почти все это время я смеялась. Том смеялся вместе со мной.

Мы немного поспали, завернувшись в густой мех и согревшись в объятиях друг друга, а когда проснулись и оделись, Том нагнулся за норковым покрывалом и вновь рассмеялся.

— Что? — спросила я, лениво толкая его холодной босой ногой.

— Я просто подумал, что сказала бы Пэт, если бы узнала, чему послужила сегодня ее знаменитая норка. Пэт сказала, оставляя покрывало мне, что каждый раз, когда я буду заниматься любовью под ним, я буду вынужден думать о его бывшей хозяйке.

— И что, думал?