— Я требую наказания! — возразил Чезаре. — За все, что вытерпели мы за эти сутки! За смерть наших спутников!

— Ты хочешь обвинить в этом море? — насмешливо спросил Чербул. — Требуешь казни для ветра и волн? Или для морского царя?

— Ты сейчас перестанешь шутить! Я обвиняю твоих дружков — еврея по имени Матусаэль, армянина, откликающегося на прозвище Левон, и генуэца Ренцо деи Сальвиатти! Это они, колдуя по богопротивным книгам, призвали бурю, дабы она потопила наш корабль! Я обвиняю тебя самого, — продолжал Чезаре, — в том, что ты, в сговоре с этими чернокнижниками, способствовал им в этом их преступлении!

— Постой! Но ведь на этом судне плывем и мы!

— Это не помеха для колдунов. Чернокнижник, как всем известно, в воде не тонет, о чем сказано в сочинениях многих отцов церкви. — Чезаре тут поднял руки, как бы призывая в свидетели всех инквизиторов мира. — А диавол, покровительствующий колдуну, легко может вернуть корабль из пучины, чтобы чернокнижник продолжал на нем путь.

Войку посмотрел вокруг. Дело принимало серьезный оборот; не только католики, но и многие православные молодые люди могли поверить коварному генуэзцу.

— Постой, Чезаре! — повторил сотник. — Вот Левон, вот Матусаэль, а вот я. Но Ренцо деи Сальвиатти здесь нет. Ты не будешь, надеюсь, обвинять этого человека за глаза?

— Пускай его приведут, если только дьявол его не уволок!

По знаку Войку трое юношей поспешили на корму и вскоре вернулись, поддерживая Ренцо.

— Все в сборе, можно продолжать, — кивнул Войку. — Ты говорил только что, Чезаре, что мои друзья вызвали эту бурю колдовством. Объясни теперь, почему корабль все-таки не утонул и сам ты невредим?

— Я молился о том мадонне! — широко перекрестился Чезаре.

— Значит, твоя молитва сильнее колдовства, — установил сотник. — Значит, она может удержать на плаву то, что должно было утонуть. А если в море бросить тебя самого? Помешает ли тебе пойти ко дну твоя молитва?

— Меня бросить в воду? — высокомерно процедил Чезаре, кладя руку на саблю. — Кто такой храбрый?

— Подобного, наверно, не сыскать, — усмехнулся Войку. — Только к чему это? Ты сам сейчас бросишься с грузом в воду и тем докажешь свою правоту. Молись и прыгай в море! Иначе ты лжец!

— Это слово я еще заставлю тебя проглотить! — с угрозой сказал патриций.

— Не надо, Чезаре, — вмешался Ренцо, — не уводи беседу в сторону. Все видят теперь: ты не уверен в силе своей молитвы. Да и какова молитве ренегата цена? Разве не хотел ты, сняв с груди крест, предаться Мухаммедову лжеучению? Разве такому можно верить, братья и сестры? — воскликнул Ренцо, обращаясь ко всем, кто стоял вокруг.

Чезаре обнажил саблю, двадцать бывших недимов тесно на ним сгрудились, тоже берясь за оружие; но толпа гневно зашумела.

— Пусть все будет честно! — пронзительно закричала одна из девушек.

— Чезаре ди Скуарцофикко, я обвиняю тебя, — сказал Ренцо. — В том, что ты первым встал на путь измены вере предков, выразив желание принять закон мусульманства. Что ты склонил к такому предательству многих своих товарищей и побуждал к отступничеству всех нас. Разве это неправда, братья и сестры?

Ответом были возгласы одобрения.

— Я обвиняю тебя в том, — продолжал Ренцо, — что ты, не сумев помешать нам обрести вновь свободу, затаил к нам ненависть и вражду. Что ты, Чезаре-ренегат, сегодняшним ложным обвинением пытался погубить невинных и, захватив власть на корабле, привести его к врагам Христовым в Стамбул!

— И для того же пытался во время бури убить нашего капитана! — раздался чей-то голос в последних рядах толпы.

Юноши и девушки расступились; вперед вышел один из готов, Гендерик.

— Я пришел только что в себя, — сказал германец. — Когда рухнула мачта, я запутался в упавших вантах и потерял сознание. Но перед тем видел, как этот отступник, укрывшись за рубкой, метнул в нашего капитана нож.

— Это твой нож, Чезаре? — спросил Войку, вытаскивая грубое оружие из-за пояса.

— В первый раз его вижу, — пожал плечами патриций.

— Это его нож, — подтвердил, выступив вперед, Чукко Чуккино. — Я видел его у Чезаре в руках.

Ропот толпы становился грозным, собственные дружки от него начали медленно пятиться. Скуарцофикко понял, что настало время выкладывать главный козырь. Чезаре поднял руки, требуя слова.

— Это так, — признал патриций, — я хотел его убить. И убью, клянусь господом богом, как он того заслуживает. Ибо вы не знаете еще самого тяжкого преступления этого мужлана, не ведаете о сокровищах, которые он скрыл от вас на этом корабле.

— Сокровища? — переспросил Асторе. — На судне нет никаких сокровищ!

— Видишь, кормчий, даже тебя этот хитрец обманул, — злорадно улыбнулся Чезаре. — Сокровища есть! Золото и жемчуг, драгоценности и сосуды!

Войку бросил гневный взгляд в ту сторону, где лишь недавно торчала пегая борода бывшего аги. Зеноби-Зульфикара не было видно.

— Ты все это придумал, Скуарцофикко, — отвечал патрицию Асторе. — Ибо трюм затоплен и доказать что-либо тут нельзя. На судне нет сокровищ, иначе я бы об этом знал. Не так ли, капитан?

— Чезаре говорит правду, — твердо промолвил Войку. — К сокровищам сейчас не проникнуть, но они есть и плывут вместе с нами от самой Каффы.

Поднялся страшный шум. Асторе с удивлением воззрился на Чербула, будто увидел его в первый раз.

— Почему же ты о том никому не сказал, товарищ? — спросил он.

— Что скажешь на это, Войку, — с тревогой спросил Данило.

Чербул обвел всех спокойным взглядом.

— Что иначе поступить не мог, — ответил он. — Мы сломали свои оковы, сбросили в море своих тюремщиков, но мира между нами все-таки не было — наговорами и злыми слухами тайные недруги сеяли раздор. Мы знаем уже, хоть и молоды: согласие крепче между бедными, чем между богатыми. Мог ли я бросить нечистое золото султана в наши ряды, чтобы посеять вражду и смерть? Заглянем все честно в свои души; что принес бы нам такой дар?

— Капитан поступил, как велел ему долг, — твердо заявил Ренцо. — Это золото стало бы камнем, который бы потащил нас всех ко дну.

— Кому помешало бы богатство? — раздался вдруг девичий голос.

— Кому золото не несло еще беды? — отозвался другой.

— Не следовало скрывать! — упрекнул кто-то.

— Лишь в молчании было спасение! — ответили ему.

— Правильно сделал сотник! — крикнул Чукко.

— Надо было спросить и нас! — возразил рядом Маффео.

Шум снова нарастал, страсти на судне накалялись опять.

— Стойте! — вскричал Чербул громовым голосом. — Пусть решает все бог!

— Божий суд! Божий суд! — подхватили десятки голосов.

— Капитан требует божьего суда.

Толпа начала расступаться; все понимали, что означает этот призыв. Войку улыбнулся Роксане, окаменевшей в тревоге, и твердым взглядом посмотрел в глаза своего противника.

Очистив вместе с профосом небольшое пространство, кормчий Асторе, взявший на себя заботы распорядителя, подошел к обоим соперникам. Асторе сознавал важность своего дела, а потому успел пригладить спутанные волосы, приосаниться.

— Вы, синьор, требовали божьего суда, — поклонился он важно Чербулу. — Вы, синьор, —