Победа Америки в Холодной Войне породила новую реальность.

Поражение России в Холодной Войне породило новую реальность.

Это две стороны одной и той же монеты. Двадцать лет назад она упала орлом вверх.

Могла упасть по-другому, но упала так, как упала.

Что мы имеем в результате?

В результате мы имеем мир, вернувшийся в преддверие Первой Мировой Войны.

Не Второй, а – Первой. Мир вернулся в 'начало начал'.

На протяжении примерно сорока лет, с 1945 по 1985 США (будущий победитель) жили и воевали в условиях двуполярного мира. Эти сорок лет они вели игру (мы можем назвать её 'американкой'), в которой и преуспели, в конце концов победив.

Дело, однако, в том, что победа эта оказалась 'не ко времени'. Она была прежде-временной. Здание двуполярного мира, за которое, собственно и велась тяжба, было недостроено, мир был недостаточно 'проговорён'.

Победа оказалась для победителя нежданной, не-ожиданной. Несколько лет оставшаяся не только в наличии, но и в гордом одиночестве сверхдержава импровизировала на ходу и, надо отдать ей должное, сумела вывернуть, сумела мир 'удержать', геополитическая катастрофа (будем называть вещи своими именами) в виде распада России на пятнадцать обломков прошла для человечества более или менее 'незаметно', мир не сполз в хаос и войну всех со всеми, что вполне могло случиться.

Но за всё на свете приходится платить и за 'послехолодный мир' тоже была уплачена цена. Первым цену уплатил проигравший, что понятно, но на этом дело не закончилось, да закончиться и не могло. Вслед за проигравшим своя цена была уплачена как победителем, так и миром в целом.

Мир в целом уплатил регрессом, пришедшим на смену 'соревнованию систем' мировым 'застоем', победитель же уплатил тем, что отныне вынужден вести чужую игру. Не свою, не ту, которую изобрели два победителя во Второй Мировой Войне и правила к которой создавали они же, а – старую и, казалось бы, уже прочно забытую.

В новом прекрасном мире Америка стала играть роль Британской Империи. Америка сегодня – это нео-англия и игра, которую она играет – это английская игра. Игра на новом уровне, игра несопоставимо более сложная, чем та, в которую играли сами англичане, но как саму по себе игру, так и её правила придумали в Британской Империи задолго до 'Черчилля в восемнадцатом году'.

В начале 90-х Америка была вынуждена перейти от американского футбола к футболу европейскому и хоть она и называет его с оттенком пренебрежения 'соккером', но играть, тем не менее, играет именно в 'соккер'.

И играет, прямо скажем, неплохо. Уверенно играет. Во всяком случае, за последние двадцать лет она явных промашек не сделала.

В мире, который ушёл (заранее скажу, что я не думаю, что надолго) всё было ясно и понятно. Мир был чёток и чёрно-бел. Мир не как мир 'вообще', а как мир, в котором живут государства, состоял из трёх частей. Их прямо так и называли – Первый мир, Второй мир и Третий мир.

Мир первый – Соединённые Штаты. ('Мир капитализма', 'мир наживы', 'империалистический мир' или, как он сам себя называл – 'свободный мир'. Все эти определения – мало что значащие и имеющие к реальности очень отдалённое отношение слова.)

Мир второй – Россия. (Сама себя она называла в этот период СССР, но как противник, так и доброжелатели на эту уловку не велись и называли Россию Россией. На неё тоже лепились пропагандистские ярлыки – от 'империи зла' и до 'совка', но от реальности эти слова-словечки были так же далеки, как и 'загнивающий капитализм', который в доброй половине случаев даже и капитализмом-то не был.)

Ну и третьим был, что понятно из его названия, Третий мир. Сам себя он с чувством глубокого удовлетворения и гордостью предпочитал называть 'Неприсоединившимся миром'. Сомнительную честь жить в этом мире имели практически все государства, не вошедшие в противостоявшие блоки, возглавлявшиеся США и СССР.

Весь смысл существования 'Неприсоединившегося мира' сводился именно что к отрицаемому на словах 'присоединению'. Третий мир это мир, который жил в состоянии перманентного выбора – к кому ему пристать в данный конкретный 'исторический момент' – к Сцилле или к Харибде.

Одиссей от жены, от детей мог отправиться либо 'в Америку', либо в институт имени Патриса Лумумбы. Сирены сладко пели и там, и там. В послевоенном (пост 45-ом) мире было всего два полюса. Всего две стены. А между ними – куча не обладавшей субъектностью мелкоты. Мир был прост и сведён к выбору из всего двух возможностей, либо – либо. 'Так жить нельзя', а жить можно либо так, либо этак.

И игра между США и СССР в значительной мере сводилась к привлечению на свою сторону возможно большего числа 'неприсоединенцев', к увеличению своего 'влияния' за счёт уменьшения в странах Третьего мира 'влияния' противника. И то, что мы называем 'прогрессом', являлось следствием перетягивания на себя не каната, а Третьего мира, что, вообще-то, означало большинство человечества в пошлом арифметическом смысле.

Так было.

Но так быть перестало.

Вместе с поражением России исчез один из полюсов, рухнула одна из стен, закружило и утянуло в Мальстрём Харибду. Из мира исчез один не из ориентиров, а ограничителей. Исчез один из гарантов нашей реальности. И это привело к тому (не могло не привести), что кто угодно получил возможность отправиться в 'свободное плавание'.

Кто угодно получил если не возможность, то иллюзию возможности выдуть из себя пусть не сверхдержаву и пусть даже не державу, но пузырь державности. Кто угодно (в самом прямом смысле) смог заёрзать мыслишками и сводятся эти мыслишки к 'ввяжемся в бой, а там посмотрим'. И раньше случались такие 'с мыслишками', но они могли пристать либо к одному берегу, либо к другому, третьего не давалось. Если выискивался кто-то чересчур уж умный, то обе сверхдержавы его давили дружными усилиями ещё на подходе, ибо такой 'вольнодумец' выламывался из общего ряда, он нарушал устоявшиеся правила игры. 'Неприсоединившиеся' никому не были нужны, нужны были только и только 'при-соединившиеся'.

Но нашёлся в мире один умник-разумник, который, не будучи маленьким и слабым, однако умело маленьким и слабым притворяясь, сумел всех обхитрить. Он умело лавировал, он поочерёдно прислонялся то к одной стене, то к другой, он проскальзывал не то, что между Сциллой и Харибдой, но даже и между 'струйками дождя', он умело 'сходил за своего' среди пёстрой публики, состоявшей из племенных вождей, пришедших к власти в неизменно демократических странах вчерашних лейтенантов и лакомившихся филейными частями своих подданых императоров Центрально-Африканских империй. Хитрец даже смог, приседая и непрерывно кланяясь, убедить оба полюса в собственной для них полезности, ну как же, он ведь пытается объединить движение Неприсоединения, в результате чего можно будет иметь дело не с каждой отдельной сосенкой, а с бором целиком, и перетягивать на свою сторону можно будет тоже не одно бревно, а сразу лесовоз. 'И мне хорошо, и хозяину прибыток! Ну, а кто из вас будет хозяином, вы уж сами разберитесь, я вам в этом не помощник, я маленький, я слабый, я вам не чета. Я – БЕДНЫЙ!'

Этим умником-разумником, которого никто не принимал в расчёт, да и как прикажешь его принимать, он ведь и в самом деле слабый, он ведь и в самом деле бедный, как бы он сам себя ни называл, звали, зовут и всегда будут звать (точно так же, как и Россию) одним словом. И слово это – Китай.

Игра, в которую когда-то играла Британия, а сегодня играет (вынуждена играть) Америка в сущности своей чрезвычайно проста. Проста для понимания, но отнюдь не для самого игрока. Это как с карточной игрой в дурака, правила которой доступны пониманию любого, сколь угодно глупого человека, что уж там говорить об умном, однако стоит вам начать играть и вы немедленно обнаружите, что 'дурак' игра ничуть не менее сложная, чем преферанс.

Вот то же самое и с англо-американской (эту цепочку в два звена мы можем длить и длить,