Наконец, царь согласился подписать мир, что и было сделано в Тильзите.

Наполеон вернулся в Париж совершенно неожиданно. Его лакеи в зеленых ливреях (зеленый — цвет Корсики) развозили по домам приглашения в Тюильри на праздник в честь победы.

Я достала из шкафа свое новое платье от Роя. Иветт причесала меня и надела жемчужную диадему, присланную Жаном-Батистом в августе прошлого года в подарок к годовщине нашей свадьбы.

Мы так давно не виделись! Господи, так ужасно давно!

— Ваше сиятельство сегодня повеселится, — сказала моя компаньонка, подавая мне ларчик с драгоценностями.

Я покачала головой.

— Я буду в Тюильри очень одинока. Даже Жюли не будет…

Жюли — в Неаполе.

Праздник в Тюильри окончился для меня совершенно неожиданно. Мы стояли, как полагалось, в зале и ждали, когда распахнутся двери и под звуки Марсельезы войдет император. Когда он показался под руку с императрицей, мы склонились в придворном реверансе. Медленно Наполеон и Жозефина сделали круг по залу, поговорив с некоторыми приглашенными и не заметив других, чем повергли последних в отчаяние.

Вначале я не видела Наполеона, так как его рослые адъютанты в расшитых золотом мундирах совсем закрывали его от меня. Но вот он остановился вблизи и заговорил с голландским сановником.

— Я слышал, — начал он, — что злые языки утверждают, будто мои офицеры идут в бой позади своих солдат. Будто бы так говорят в Голландии…

Действительно, ходят слухи, что голландцы очень недовольны французской диктатурой, неуклюжей грубостью увальня Луи и угрюмостью королевы Гортенс. Я думаю, что император будет выговаривать сановнику, и внимательно смотрела в лицо Наполеону.

Он опять сильно изменился. Черты его лица обозначились резче, улыбка выражала лишь превосходство. Он пополнел и выглядел тучным в своем полковничьем сюртуке без всяких знаков различия. У него появилась привычка закладывать руки за спину и шевелить пальцами.

Теперь его улыбка стала иронической.

— Месье, я полагаю, что победы нашей армии есть достаточное доказательство храбрости солдат и офицеров. Они не боятся опасности. Кстати, в Тильзите я получил известие, что один из маршалов ранен.

Слышно ли было биение моего сердца в наступившей тишине?..

— Я говорю о князе Понте-Корво, — произнес он после паузы.

— Это… это правда? — Мой голос разбил безмолвие, сохраняющееся согласно этикету.

Наполеон сморщился. Нельзя вскрикивать в присутствии Его величества. А… он посмотрел прямо на меня. «Это, оказывается, маленькая м-м Бернадотт…» Морщины его разгладились, и я поняла, что он видел меня раньше и хотел таким образом сообщить мне о ранении Жана-Батиста. В присутствии посторонних! Может быть, он хотел наказать меня? За что?

— Дорогая княгиня, — начал он, и я сделала реверанс. Он взял мою руку и поднял ее. — Я сожалею, что вы услышали меня, — сказал он, при этом его взгляд был пустым и равнодушным. — Князь Понте-Корво, так много сделавший в эту кампанию, и которого мы так высоко ценим, был легко ранен пулей в шею под Шпандау. Мне сообщили, что князь уже выздоравливает. Я прошу вас не волноваться, дорогая княгиня.

— Умоляю вас, Ваше величество, дать мне возможность немедленно выехать к мужу, — произнесла я глухо.

Он пытливо посмотрел на меня. Действительно, жены маршалов не имеют привычки ездить к мужьям в действующую армию.

— Князь в Мариенбурге, где его лечат. Я не советую вам пускаться в это путешествие, княгиня. Дороги на севере Германии плохие, там только что окончились бои, и зрелище это не для хорошеньких женщин, — сказал он холодно.

Я поняла: он мстил мне за тот ночной визит, когда я просила за герцога Энгиенского. Он мстил мне за то, что своим приходом я толкнула его на необдуманный поступок. Он мстил за то, что я люблю Жана- Батиста, которого не он мне сосватал и которого он не любит.

— Сир, я умоляю разрешить мне выехать к мужу. Почти два года я его не видела.

Взгляд Наполеона скользнул по моему лицу. Он кивнул.

— Почти два года… Смотрите, месье, как преданы маршалы Франции своей родине! Если вы настаиваете, княгиня, я прикажу приготовить для вас пропуск. На сколько человек?

— На двоих. Я возьму Мари.

— Простите, кто это?

— Наша верная Мари. Может быть, Ваше величество помнит ее?

Наконец исчезла мраморная маска. Ее заменила простая человеческая улыбка.

— Конечно! Верная Мари и ее булочки… — он повернулся к адъютанту: — Пропуск для княгини Понте- Корво и одного человека из ее свиты, — затем он обвел глазами группу военных и приказал: — Полковник Мулен, вы будете сопровождать княгиню и отвечаете мне головой за ее безопасность. Когда вы думаете ехать?

— Завтра утром, сир.

— Прошу передать князю сердечный привет. Отвезите ему подарок в благодарность за его заслуги. Я хочу… — его глаза заблестели, улыбка сделалась саркастической, я поняла, что он крупно играет в этот момент. — Я дарю ему дом бывшего генерала Моро на улице Анжу. Я купил его у супруги генерала, когда тот был выслан из Франции. Жаль, что Моро не захотел быть с нами и уехал в Америку! Он был славный солдат!

Приседая в реверансе, я увидела лишь удалявшуюся спину и сжатые за ней руки, как будто он пытался удержать непрерывно двигавшиеся пальцы. Дом генерала Моро… Того Моро, который имел одни убеждения с Жаном-Батистом, который не захотел предать Республику 18-го брюмера, встал во главе заговора против Наполеона, был арестован спустя пять лет по обвинению в монархическом заговоре и приговорен к двум годам тюрьмы. Было довольно странно арестовывать по обвинению в монархизме самого преданного Республике генерала… Первый консул заменил приговор пожизненной ссылкой. А император покупает его дом и дарит его лучшему другу Моро, которого он ненавидит и которого не может забыть…

Вот почему я путешествую по дорогам войны, около которых валяются раздутые трупы лошадей с задранными копытами, дорогам, поля вокруг которых усеяны наспех поставленными крестами, пошатнувшимися от ветров и дождей.

Идет дождь, без конца идет дождь!..

— А ведь у них есть матери, — размышляю я вслух. Полковник, задремавший в уголке кареты, вздрагивает и открывает глаза.

— Что вы сказали? Матери?..

Я показала в окно:

— Убитые солдаты — ведь они чьи-то сыновья!

Мари задернула занавески. Полковник, не понимая, переводил взгляд с Мари на меня. Но мы молчали. Он пожал плечами и закрыл глаза.

— Я соскучилась по Оскару, — говорю я Мари. — Впервые со дня его рождения я разлучилась с ним.

Рано утром в день отъезда я отвезла Оскара к м-м Летиции в Версаль. Мать императора живет в Трианоне. Она как раз вернулась от мессы.

— Я присмотрю за Оскаром, — обещала мне она. — Ведь я воспитала пятерых сыновей.

«Она их воспитала, это верно, — подумала я, — как плохо она их воспитала!» Но ведь таких вещей не говорят матери Наполеона.

М-м Летиция провела по лбу Оскара своей шершавой рукой, которую ни кремы, ни массажи не смогли сделать белой и мягкой. Следы тяжелой домашней работы остались на всю жизнь.

— Поезжайте спокойно ухаживать за своим Бернадоттом, Эжени. Я присмотрю за Оскаром, — повторила она.