жизнями.

– Думай, кадет…

И тогда Игорь вздохнул, отомкнул штык от автомата, закинул его за спину, а правой, свободной рукой извлек из резиновых ножен шпагу…

– Это лишнее, – шепнул командир: взгляд его снова стал веселым. – Брось – путаться будет!

– Мне так сподручнее, – буркнул в ответ Игорь.

– Как знаешь…

Меченый поднял лицо к неровному потолку, шевельнул губами, словно молился. Потом резким ударом ноги открыл распахнувшуюся внутрь дверь и передним кульбитом закатился внутрь.

Совсем без шума не обошлось: в комнате бухнул выстрел, но всего лишь один. Раздался истошный крик, сменившийся булькающим хрипом. Игорь, пригнувшись, влетел в помещение вслед за Меченым и сразу же увидел бледного в синеву солдатика, направившего на него автомат. Игорь машинально метнул свой четырехгранный клинок, упреждая выстрел. Он действовал на инстинкте, некогда думать, когда в живот тебе смотрит черный зрачок ствола. Четырехгранник по самый эфес погрузился в грудь караульного. Он безуспешно пытался руками остановить входившую в него сталь, но Игорь, шагнув вперед, резким движением выдернул шпагу. Умирающий прижал руки к груди, пытаясь остановить черный пульсирующий поток темной крови… И рухнул на пол, как подкошеннный.

Все это заняло какие-то мгновения. Князев перевел взгляд на Меченого: тот поднимался, опираясь на темный от крови кинжал.

Где же третий? Третий караульный даже не пытался сопротивляться: худой и длинный, чем-то похожий на убитого Лося, узколицый мужик средних лет стоял у стены, подняв вверх мосластые руки, далеко выступавшие из обтрепанных рукавов мундира. Глаза его молили о пощаде. Игорь удостоил его лишь мимолетным взглядом – этот уже не противник.

– Молоток, кувалдой будешь. – Меченый достал из кобуры вытертый до блеска пистолет и передернул затвор. – Считай, старшина, что лычки свои носишь заслуженно. Будешь действовать в том же стиле, к вечеру и пятерку в подчинение получишь. У нас убыль большая будет… Еще есть кто на посту?

Вопрос был обращен к перетрусившему часовому. Несколько секунд тот хлопал белесыми ресницами, а поняв вопрос, отрицательно мотнул головой.

Держа пистолет под необычным углом, Меченый неожиданно спустил курок. Мосластый даже не успел удивиться: поля вошла в глаз, и он без звука сполз о стене, оставляя на ней красную дорожку.

– Зачем? – только и смог вымолвить Игорь, глядя на долговязого солдата, скорчившегося грязной половой тряпкой в луже крови.

– Пленных сегодня будет много, – спокойно пояснил Меченый, ловко выворачивая карманы убитых им черкизонцев. – А в тылу живых оставлять не след. Это он сейчас в штаны наложил, а там, кто его знает, что ему в голову взбредет? Одумается, да и пальнет тебе в спину. Так что коли хочешь дослужиться до генерала, грязь за собой подчищай. Оно здоровее будет… Да ты не стесняйся, бери у него что приглянется. Это не преступление, пацан, а закон войны.

– Не могу, – Игорю даже смотреть не хотелось на убитого им солдата.

– Ты это зря, – Меченный рывком перевернул труп и вытащил у него из нагрудного кармана несколько сложенных купюр. – Держи. Мертвым – земля, добро – живым. Ему это уже не понадобится.

Было противно касаться замаранных с одного краю в крови бумажек, но Игорь, помедлив, все-таки взял деньги: не век же ему, как разменная монета, переходить из рук в руки, наращивая долги. И уже самостоятельно расстегнул ремень убитого, снимая подсумки с патронами…

– Молодцом, Гладиатор! – похвалил командир. – Плюнь на брехню, будто на вещах убитых лежит проклятье. Я свои первые трофеи сорок с лишком лет назад взял, а поди ж ты, жив-живехонек.

– Ну, поигрались, и будет… – Меченый вышел наружу, кивнул оставшимся в живых подчиненным, уже завладевшим пулеметами блок-поста, и вынул из кармана свисток на длинной цепочке.

А несколько минут спустя после его, видимо условного – три коротких и два длинных – свиста, перед блок-постом уже было не протолкнуться. И поток вооруженных до зубов людей долго не иссякал…

Второй, более слабый блок-пост, находившийся перед самым входом в город вырезали оставшиеся позади пятерки Меченого. Отряды наемников, не встретив никакого сопротивления, хлынули на улицы Черкизона подобно бурному потоку. И сразу же отовсюду понеслись одиночные выстрелы и автоматные очереди, истошные женские крики и предсмертные стоны. Начался обычный, десятки тысяч раз за историю человечества повторяющийся для любого захваченного города кошмар.

На глазах у Игоря двое наемников, уже успевших где-то хватить спиртного или наркоты, с хохотом протащили полуголую женщину, вопившую во все горло. Она тщетно пыталась прикрыть срам разорванным подолом ночной рубашки. Время налета было выбрано удачно, и большинство жителей, если только они не принадлежали к армии «ночных работников», мирно почивали в своих постелях. Еще один победитель волок мешок, набитый чем-то угловатым, зыркая по сторонам, будто голодный волк.

Но большая часть «солдат удачи» сумела сохранить подобие дисциплины и теперь ускоренным маршем продвигалась к «чистой» окраине Черкизона, где, насколько было известно Игорю, в не так давно отрытом и обустроенном «квартале» располагались президентский дворец и правительственные учреждения.

Тюрьма, в которой ему довелось побывать, кстати, входила в некий санитарный кордон – административно-жилой пояс, отделяющий «гнездо власти» от остального Города Греха. Вообще же этот привилегированный анклав как бы уравновешивал трущобы, включавшие в себя и «веселый квартал», и Ристалище, и множество прочих злачных мест. Однако праведников было слишком мало, чтобы это равновесие могло сохраняться и далее.

Игорь старался не отставать от Меченого.

– Сто раз говорил, тщательнее надо контингент подбирать, вдумчивее…… – Меченый запыхался, но не сбавлял ритм – старый боевой конь был в своей привычной стихии. – Только кто нас, стариков, слушает? Эти вот, – указал он большим пальцем руки, затянутой в кожаную перчатку без пальцев, через плечо. – Еще выстрела не сделали, а мародерствуют вовсю. Помяни мое слово, парень, когда все закончится, нам с тобой, если повезет в живых остаться, еще придется это дерьмо вычищать, да к стенке ставить. На страх остальным.

– А мы-то чем лучше? – Князев чувствовал, что окровавленные деньги обжигают ему кожу через ткань.

– Мы? – старый наемник взглянул на него, как на несмышленого ребенка, сморозившего откровенную глупость. – Мы у врага берем. У того, кто, если бы тебя или меня грохнул, точно так же поступил бы. Баш на баш, так сказать. Мирных поселян только подонки грабят. А уж насильников я бы, Гладиатор, своими руками кастрировал. Тупым штыком, да под корень. Я таких… – он скрипнула зубами. – С Чечни ненавижу. Были у нас сучата такие… Насиловать, конечно, не насиловали – местные бабы – они такие, что лучше когтями горло себе раздерут, чем без согласия отдадутся, но уши резали.

– Как это? – не понял Игорь.

– Да вот так, – Меченый на ходу приложился к фляге, молча предложил молодому товарищу, но тот отказался – пахнуло такой сивухой, что нос, как говорится, набок завернуло. – Ухо оно что? Хрящ, да кожа. На солнышке подсушить – как лепесток цветочный становится. Вот эти гады и резали убитым уши. Будто скальпы индейцам. Мол, глянь, какой я крутой – сколько духов завалил!.. Да ты, наверное, и не знаешь, кто такие индейцы. Дитя подземелья.

– Знаю, – Игорь действительно читал полкниги про Зверобоя, а оставшуюся половину ему брат Антон пересказал своими словами. – Это такие дикари были. В Америке.

– Дикари… – Меченый вздохнул и еще раз отхлебнул из фляги. – Это вы дикари. Те, кто тут родился и света белого не видел.

– Я до Катастрофы родился.

– Да? Значит, я совсем стар стал, все вы для меня, сопляки, на одно лицо. Так вот, – спохватился он. – Беда в том, что уши-то они, паразиты, не только у матерых душар резали. Когда ссохнется, – он тронул мочку уха, – и не отличишь мужское или женское… Или детское.

– И у детей? – ужаснулся Игорь.

– За детей не скажу, но слухи ходили. Словом: чем больше, тем, якобы, доблести больше. И в Россию, главное, правдами-неправдами перли. Наркоту на границе отбирали, оружие… Шмотье, бывало… А кто