— М-16. Его винтовка.

— Ясно…

— Вы не знаете Бюси. Он собирается… совсем спятил. Вы там поосторожнее.

— Почему?

— Он готов на все.

— Почему вы так говорите? — Да куда же запропастился ван Герден?

— Потому что они любят убивать. Вот что вам надо уяснить.

На секунду она лишилась дара речи.

— Мы… то есть… вы готовы встретиться и побеседовать? С нами…

— Нет.

— Сэр, все, что вы скажете, останется между нами…

— Нет, — отрезал ее собеседник. — Я не хочу, чтобы Бюси и меня нашел.

— Где нам найти Схлебюса, сэр?

— Вы не понимаете. Он сам вас найдет. И я не хочу оказаться у него на пути.

Жизнь — штука сложная, многослойная, многогранная, с бесчисленными нюансами.

Слова тут бессильны. И даже более того: все, что я говорю или пишу, наталкивает на ложный след. Важнее то, что я опускаю.

Я не профессиональный литератор. Прежде мне приходилось писать только научные статьи. Сейчас я всячески стараюсь избавиться от сухости стиля и академичности изложения. Слова кажутся тяжелыми, стиль надуманным, неподатливым. Но придется вам со мною смириться. Я стараюсь как могу.

Постараюсь объяснить, каким я был в 1991 году, в те недели, когда ждал ответа на мои письма от начальников отделов убийств и ограблений по всей стране. Потому что в конечном счете цель моего рассказа — измерить, сравнить, взвесить: кто я был, каков был потенциал у человека, который в тридцать один год был одержим расследованием убийства в научных целях. Я гадал и размышлял о том, что могло произойти, если бы…

Тогда я ощущал в себе безграничный потенциал. Я вспоминаю сейчас все стороны моего тогдашнего существования. Просто поразительно, сколько крошечных подробностей оказали влияние на ход событий, на выбор мною жизненного пути. Я стоял на пороге обычного будущего, был буквально на волосок от него. Если бы не те две статьи, я бы не взялся распутывать дело Марневик и пошел бы по другому, более предсказуемому пути. Возможно, сегодня мы с Венди были бы женаты: профессор ван Герден с супругой из Ватерклоф-Ридж, супруги среднего возраста, несчастливы в браке, родители двоих или троих детей, также несчастных.

Несмотря на все, что я уже сказал о Венди Брайс, я не был всецело против обычного пути. Видите ли, наши знакомые в Претории считали нас почти что супружеской парой. У нас был общий круг друзей. Мы были «Зетом и Венди», мы принимали гостей и сами ходили в гости, мы привыкли к определенному распорядку. Иногда случались мимолетные мгновения счастья, близости. Мы отражались друг в друге, мы подходили друг другу по социальному уровню.

Я не собираюсь отклоняться от курса и рассуждать о влиянии среды, но в кругу друзей, с которыми ты постоянно общаешься, возникает некое давление. Индивидуальность, личные цели растворяются в коллективном имени: Зет-и-Венди. Обстоятельства склоняют тебя согласиться, уступить, занять место в более широком кругу человечества: плодиться и размножаться, увековечить свой генофонд, сыграть консервативную роль. Несмотря на то что я давно понял: Венди — не Та, Единственная. Не моя вторая половинка.

Друзья любили нас. Мы шли в ногу со временем, мы умели блистать в свете. Приятно вспоминать: когда мы шли вместе, нас провожали взглядами. Мы хорошо смотрелись вместе — темноволосый мужчина атлетического сложения и хорошенькая маленькая блондинка. Все это помогало нам проторить тропу, определить маршрут.

Я не слишком сопротивлялся, потому что не представлял четкой альтернативы будущего без нее. Я был морально готов сдаться, принести себя в жертву, жениться на Венди, родить детей, сделать научную карьеру, играть в гольф, подстригать траву перед домом, ходить с сыном на матчи по регби и, возможно, обзавестись «мерседесом» и бассейном.

Я этого не жаждал, но и не противился этому.

Я находился на краю обыденности. Очень близко.

Каким я был тогда?

Превыше всего я верил в себя — а потому и в других. Вряд ли в то время я хоть раз задумался о конфликте добра и зла в себе и в других. Ведь я не видел в себе зла и потому смотрел на жизнь сквозь розовые очки. Зло казалось мне отклонением от нормы, уделом меньшинства. Отклонения я изучал в университете — рассматривал в микроскоп, как микробов. Зло было для меня сродни некоей мутации, болезни, которая в ходе эволюции охватывает определенный процент населения. И в мою задачу, как психолога-криминалиста и специалиста по полицейской подготовке, входила борьба со злом. Я должен был расшифровать сложные коды и произвести вычисления, разработать и внедрить новую методику, помочь тем, кому придется воплощать мою методику в жизнь.

Я был на стороне добра. Следовательно, я был хорошим.

Вот каким я был.

Несмотря на одержимость делом Марневик. А может, как раз и благодаря моей одержимости.

Они сидели в кабинете Хоуп Бенеке. Ван Герден никак не мог успокоиться. От избытка адреналина кровь в нем бурлила, как после погони. Как раньше…

— Ван Герден, просто не верится, что ты оказался такой сволочью! Нанес удар в спину старому другу и ухитрился заодно облить грязью всю полицию! Неужели трудно было хотя бы предупредить меня для начала? Снять трубку и позвонить!

Ван Герден поднял руки вверх. Постепенно он приходил в себя. Мысли скакали: от телефонного звонка к военной разведке, О'Грейди, де Биту и Яуберту. Организм требовал действий, но сначала надо все обдумать.

— Нуга, я прекрасно тебя понимаю. На твоем месте я чувствовал бы то же самое…

Лицо О'Грейди исказилось от отвращения; он открыл было рот, но ван Герден продолжал:

— Но ты хотя бы ненадолго отвлекись от своей обиды. У меня было на одну зацепку больше, чем у тебя: фальшивое удостоверение личности. Вот и все. Все остальное — чистой воды гипотеза, причем шаткая. Насчет долларов… тут тоже все было неясно. Доллары всплыли только после того, как я просмотрел бухгалтерские книги покойного. Ему надо было как-то начинать собственный бизнес в начале восьмидесятых, а без наличных он не мог сдвинуться с места. У меня нет никаких неопровержимых доказательств. А теперь скажи, только честно, позволило бы тебе твое начальство, — он показал на де Вита и Яуберта, — дать объявления в газетах на основе того, что у меня было?

— Ван Герден, мать твою, да ведь дело в принципе!

— Ты нанес репутации ЮАПС непоправимый вред! — вмешался Барт де Вит.

— Мне очень жаль, полковник… то есть, по-новому, суперинтендент, но такова цена, которую мне пришлось заплатить за огласку.

— Продал нас с потрохами за паршивую газетную статейку!

— Нуга, не говори ерунды! Вас поливают грязью семь дней в неделю. Обвиняя вас во всех смертных грехах, журналисты косвенно нападают на АНК. Но на меня политику вешать не надо!