им продолжать учебу. Во всяком случае, так они сказали. Джон ответил: «Ну да, что ж, ну давайте. А что я должен сделать?» Они достали список журналов и попросили Джона поставить галочки рядом с теми, которые он хотел бы читать. Джон поставил массу галочек, и два студента-коммивояжера подсчитали, что это будет стоить 74 фунта. Джон согласился: «О’кей, сейчас, подождите, я поищу деньги». Нашел 50 фунтов, предназначенных на домашние расходы, и отдал им. Студенты сказали «замечательно», поблагодарили его и ушли.

Син приготовила для семьи ужин. Они закусили куском дыни, затем последовало блюдо из холодного мяса с овощами. Джон не ел мясо, потому что стал вегетарианцем. Все это они запивали холодным молоком.

У Джона выпала пломба, он все время нашаривал языком дырку в зубе и издавал во время еды свистящие звуки. Потом пошел в кухню, открыл холодильник и выпил еще ледяного молока. Син сказала, что вряд ли это полезно для его зуба.

Во время ужина без перерыва работал телевизор. Они развернули стулья так, чтобы можно было его смотреть. Син и Джон то и дело щелкали переключателем. Ни одна программа не занимала их больше десяти минут. Джон молча смотрел через очки на изображение, с каким-то потерянными безучастным видом. Син читала «Дейли миррор». Джулиан глазел на экран и бормотал что-то про себя. Потом он встал из-за стола, лег на ковер и начал рисовать. Син дала ему цветные ручки. Джон и Син наблюдали за Джулианом, спрашивали, что он рисует. «Клетку для птицы, вроде той, что висит в саду». Он объяснил все, что происходило на его рисунке. Джон и Син с улыбкой выслушали его рассказ.

Потом Джон раздвинул стеклянную стену, сел на приступочку, чтобы подышать свежим воздухом, и уставился на бассейн. Там на поверхности вертелся и жужжал автоматический фильтр, словно только что севший на воду космический корабль. Джулиан вышел вслед за отцом и направился к бассейну. Он бросил туда пару весел, потом вытащил их и вернулся в дом. Синтия убрала со стола.

Приехал Терри Доран, все очень ему обрадовались, включая и Джулиана, который тут же уселся к нему на колени.

– Ты хочешь, чтобы папа уложил тебя? - спросила Син у Джулиана, обменявшись улыбкой с Джоном. - Или, может быть, Терри?

– Терри, - оказал Джулиан. Но Син взяла сына на руки и уложила его сама.

– Ну что, может, скрутишь нам несколько штук? - спросил у Терри Джон.

– Отчего же, конечно, - ответил Терри. Джон встал, достал жестяную коробку, открыл и протянул ее Терри. В коробке лежали завернутый в фольгу табак и папиросная бумага. Терри скрутил пару сигарет, и они покурили, передавая сигареты друг другу. В то время они иногда употребляли марихуану. Теперь это осталось в прошлом.

Вернулась Син. Телевизор по-прежнему был включен. Они посидели, поглядели, без конца щелкая переключателем. Так продолжалось до полуночи. Син сварила им какао. Терри уехал, а Джон и Син пошли спать. Джон сказал, что будет читать книжку, которую кто-то ему подарил.

– Ну вот, - огорчилась Син, - я же первая собиралась ее прочесть.

– Я очень рад, что добился чего-то молодым. Это значит, что теперь передо мной целая жизнь, и я могу делать то, что действительно хочу. Какой ужас - потратить всю жизнь на борьбу за успех, а потом обнаружить его бессмысленность. Мы понимали, что так и получится, но должны были убедиться в этом сами.

Долгое время мы ставили перед собой определенные ближайшие цели и никогда не заглядывали вперед. Это была целая серия целей: скажем, записать пластинку, потом занять первое место, выпустить еще пластинку, сделать фильм и так далее. Все это рисовалось нам как какие-то ступеньки, мы не задумывались о масштабах происходящего. Теперь я могу. Промежуточные мелкие стадии меня больше не интересуют. Например, актерская игра… Для меня это потеря времени. Писать… Что ж, я уже написал немало. Хотел написать книгу и издать ее, - была такая идея.

Теперь меня интересует нирвана, буддийский рай. Я недостаточно разбираюсь в сути дела, чтобы объяснить, что это такое. Джордж знает больше.

Изучение религии привело меня к тому, что я стараюсь улучшать свои отношения с людьми, не быть неприятным. Не то чтобы я сознательно стремился перемениться. Хотя, может, и так. Не знаю. Я просто пытаюсь стать таким, каким хочу быть и какими я хотел бы видеть других.

Наркотики, наверное, помогли мне лучше понять себя, но не очень. Во всяком случае, не марихуана. Это просто баловство. А вот ЛСД способствовал самопознанию, я вышел на верный путь. На меня вдруг нахлынули поразительные видения. Но чтобы эти видения возникли, нужно заранее искать их. Может быть, сам того не понимая, я искал их и раньше и в любом случае нашел бы, просто потребовалось бы больше времени.

В первый раз мы попробовали ЛСД совершенно случайно. Мы с Джорджем были на каком-то ужине, и там нас угостили этим наркотиком - мы тогда мало что о нем знали. До тех пор мы пробовали только травку. Мы ничего не слышали об ужасах, связанных с ЛСД. Никто не наблюдал за нами, хотя это было необходимо. Когда мы попробовали его, нам показалось, что мы спятили.

Но чтобы прийти в такое состояние, существуют и другие способы, гораздо лучше. Я ничего не имею против христианства и христианских идей. Думаю, сегодня я не позволил бы себе шутить по поводу Иисуса. Теперь я представляю себе мир иначе. Мне кажется, что буддизм проще и логичнее, чем христианство, но, конечно же, я не противник Иисуса. Когда Джулиан пойдет в школу, я позволю узнать ему об Иисусе все, что только можно, но обязательно скажу ему, что существовало много других Иисусов; я расскажу ему о буддистских Иисусах, которые тоже были очень хорошими людьми.

Когда я сострил насчет Иисуса, масса людей прислала мне книги о нем. Многие из них я прочитал и немало узнал. Например, открыл, что англиканская церковь не очень-то религиозна. Там слишком много политики. Религия и политика несовместимы, они не сочетаются друг с другом. Нельзя быть одновременно и чистым, и стоять у власти. Может статься, я выясню, что и гуру такие же, насквозь пропитаны политикой. Не знаю. Но я все острее осознаю себя. И хочу, чтобы мне больше рассказали обо всем этом. Я не знаю, надо быть бедным или нет. Но чувствую, что мог бы отказаться от всего. На это тратится впустую много энергии. Но мне нужно время, чтобы понять, ради чего я откажусь от богатства, чем я заменю материальные блага. Я могу отказаться от них, но сначала я должен найти себя.

Син сказала, что не заметила в нем особых перемен. Может быть, он стал мягче. Спокойнее, терпимее. Но он по-прежнему необщителен. «Может быть, я эгоистка, - говорит Син, - мне просто намного легче, когда Джон все рассказывает мне».

Джон признается, что никогда не отличался общительностью. Он прочел интервью со своим шофером Энтони, помещенное в цветном приложении: Энтони там рассказывает, что, когда он долгими часами возил Джона по Испании во время съемок его фильма, тот и словечком с ним не обмолвился. «Вот уж не думал такого о себе, пока не прочитал интервью».

Однажды Джон молчал, ничего не делал и ни с кем не общался целых три дня - это его рекорд. Он установил его задолго до того, как начал заниматься медитациями. «В этом деле я мастак. Могу встать и с ходу начать ничего не делать. Просто сажусь на ступеньки, смотрю в пространство и думаю, пока не придет время ложиться спать».

Джон не считает такое времяпрепровождение пустым. Было куда хуже, когда, например, сразу после прекращения гастролей он не вставал с кровати до трех часов дня. Теперь он по крайней мере старается встать вовремя и застать солнышко. Он говорит, что раз уж он ничего не делает, то пусть хотя бы это ничегонеделание происходит при свете солнца.

Однако даже в те дни, когда Джон настроен словоохотливо, Син, подобно тетушке Мими, признается, что с трудом понимает его. Правда, теперь, после встречи с Махариши, увлекшись буддизмом, Джон старается более внятно излагать свои мысли.

– Мне на самом деле трудно проводить день в общении с людьми. Ведь в разговорах с ними нет никакого смысла. Иногда я упражняюсь в светской болтовне, чтобы посмотреть, на что я способен, но это для меня как игра. «Как поживаете? Который час? Как идут дела?» И прочая чушь.

Главное состоит в том, что говорить больше не о чем. Мысленно я все время с кем-то общаюсь как одержимый, но пытаться выразить эти мысли словами - совершенно пустое дело.

Наш язык, язык «Битлз», закодирован, мы всегда пользовались нашим кодом, когда во время