запустить машину, а потом они сами себя уговаривают, и обманывают, и убеждают, что это очень важно. Короче говоря, один большой обман - вот что это такое.

Мы - тоже обман. Мы знаем, что обманываем людей, потому что они хотят быть обманутыми. Они предоставили нам свободу обманывать их. Давайте-ка воткнем вам как следует, говорим мы, а они хватаются за голову и начинают размышлять. Я уверен, что так поступают все художники, когда понимают, что все это сплошной обман. Пикассо уж точно откалывает штучки будь здоров. Держу пари, за последние восемь лет он так ржал, что живот надорвал. Все это, вообще-то, печально. Когда мы не смеемся, это значит, что мы обманываем себя, принимаем себя всерьез, начинаем думать, что имеем значение. Почему- то люди не хотят просто посмеяться. Если бы, написав песню «She’s Leaving Home», мы сознались, что и в самом деле думали о бананах, никто бы нам не поверил. Они не хотят верить в такое.

Мысль о том, что, понимая все это, мы всегда были правы, все годы, страшно угнетает. И Бетховен - обман, так же как мы. Он просто делал свою работу, и все.

Вопрос вот в чем: понимает ли Бетховен и люди подобного рода, что они обманщики? Или они действительно думают, что имеют значение? Вот, например, премьер-министр понимает, что он обыкновенный парень? Не знаю. Может, и он попадается на удочку всего этого притворства и перестает понимать, что он делает. Самое противное заключается в том, что послушаешь его, и вроде кажется: он-то все понимает, а на самом деле ни черта не понимает.

Вокруг все думают, что «Битлз» понимают, что к чему. Ничего подобного. Мы просто делаем свое дело. Люди хотят понять, каков внутренний, настоящий смысл песни «Mr. Kite». Да никакого. Я просто сочинил песню, и все. Собрал в кучу много слов, а потом впихнул в них еще много шума. Я не понимал эту песню, когда сочинял ее. Я не верил в нее, когда мы ее записывали. Но никто в это не поверит. Они не хотят. Им всем обязательно надо, чтобы во всем был глубокий смысл.

Джон живет в Уэйбрвдже, в Суррее, в одном из просторных домов в псевдотюдорском стиле, которыми сплошь застроена вся прилегающая территория, принадлежащая частному владельцу. Поблизости обосновался и Ринго. Дом обошелся Джону в 60 000 фунтов, хотя купил он его за 20 000. Остальные 40 000 фунтов ушли на то, чтобы привести дом в порядок, поменять расположение комнат, изменить по своему вкусу интерьер, меблировать, переделать сад и построить плавательный бассейн. Джон и сам понимает, что потратил на все это слишком много. «Если бы я продал его теперь, то, наверное, выручил бы не больше 30 000. Не иначе как придется искать какого-нибудь поп-певца или другого пижона, чтобы продать ему дом».

В саду стоит психоделически раскрашенный трейлер в тон цветному «роллс-ройсу». Дом венчает собою пригорок, а участок плавно спускается вниз. У Джона работают постоянный садовник, экономка Дот и шофер Энтони. Все они живут отдельно от него.

Передняя, довольно темная и заставленная книгами, ведет в очень большие, светлые, поражающие роскошью убранства комнаты. Длинные мягкие диваны, толстые ковры, сплошь покрывающие полы, элегантные занавески, - все новехонькое, как в голливудской студии. Но среди этого великолепия попадаются и странные предметы - то старые плакаты, то какие-то древности. Здесь явно приложил руку Джон: это вещи с возрастом, и ясно, что выбирал их не художник по интерьеру, а сам хозяин, но потом, как только его увлечение прошло, вещи были брошены и забыты.

И гостиные, которыми никто не пользуется, хотя в них поддерживается идеальная чистота, и коридоры наводят на одну мысль - они служат для того, чтобы через них выйти из дома. Вся жизнь сосредоточена в прямоугольной комнате в дальней части дома. Одна из стен этой комнаты целиком сделана из стекла, через которое видны сад, деревья.

Джон, его жена Синтия и их сын Джулиан (он родился 8 апреля 1963 года) большую часть времени проводят в этой комнате и в кухне. Окружающее богатство словно не имеет к ним никакого отношения, - это царство Дот.

На своей территории Син ухаживает за семьей сама. Она готовит на всех троих, хотя и Джон иногда занимается чаем. Син сама воспитывает Джулиана. У него никогда не было няни, и, если родители уходят куда-нибудь, с ним остается Дот. Дот присматривала за Джулианом и в 1968 году, когда Джон и Син ездили в Индию.

Син частенько беспокоится, что приходится тратить столько денег на этот огромный дом, которым они практически не пользуются. Джон находит это страшно смешным.

– Тут любая вещь стоит целое состояние, - говорит Син. - Джон тратит деньги направо и налево, это соблазнительно, и я все время чувствую себя виноватой. Мне приходится иногда сосредоточиться, чтобы вспомнить, что эти деньги значили бы для других людей. Мы тратим на еду и напитки какие-то громадные суммы, хотя питаемся очень просто: хлеб, чай, сахар, молоко, еда для кошки и всякие безалкогольные напитки, - сами-то мы ведь не пьем. И все равно набегает около 120 фунтов в месяц. Не знаю, как это получается.

У них пять кошек. В их именах отразились разные стадии жизни Джона. Одну кошку зовут Мими, в честь тети, потом следуют Нил и Мэл, тезки гастрольных администраторов. Котенка, родившегося летом 1967 года, в разгар увлечения йогой, назвали Бебиджи.

Большинство регулярных платежей, например за газ и электричество, находится в ведении их бухгалтера. За остальное Син расплачивается сама.

– Иногда я открываю конверты со счетами, - рассказывает Джон. - И если мне в них что-нибудь непонятно, я откладываю их куда-нибудь подальше и тут же забываю о них, пока не начинают приходить жалобы. Тогда я все-таки спрашиваю, почему что-то так, а не эдак, но эти ребята всегда отвечают примерно так: «Ну, сэр, видите ли, сэр, дело обстоит вот так, сэр…» Так что выяснять у них что-нибудь - без толку.

Каждый из «Битлз» получает еженедельно по 50 фунтов пятифунтовыми ассигнациями на личные расходы, как штатные служащие. Но при себе у них обычно денег нет.

– Я не знаю, сколько у меня денег, - говорит Джон. - Вряд ли в моем саду зарыт сундук с сокровищами. Подозреваю, что я вовсе не так богат, как представляется многим. Все деньги куда-то вложены. Однажды я спросил бухгалтера, сколько у меня там всего. И записал сумму на клочке бумаги. Но потом я этот клочок потерял.

Их маленькая любимая прямоугольная гостиная битком набита плакатами, безделушками и фотографиями. К одной из стен приколот листок с огромными буквами: «Молоко безвредно».

В этой комнате они едят, смотрят телик, а когда холодно или идет дождь, Джон, если он не записывается или не сочиняет, проводит здесь все время, свернувшись калачиком на маленьком диване, просто ничего не делая. Этот диванчик ему явно мал, и совершенно очевидно, что гораздо удобнее ему было бы растянуться на каком-нибудь из роскошных диванов в другой комнате, но он подтягивает ноги и может лежать так часами. Если же на улице хорошая погода, Джон открывает скользящую стеклянную дверь, выходит, садится на приступочку и смотрит на свой бассейн и английский сад.

На звонки в дверь обычно отзываются Энтони или Дот, но, когда Джон в духе, он открывает гостям сам. К телефону подходит очень редко. До него практически невозможно дозвониться, потому что он установил автомат, который отвечает на звонки и записывает все, что нужно передать хозяевам. Этот автомат сам по себе отбивает у большинства людей охоту поговорить с Джоном по телефону. В трубке раздается голос, который сообщает: «Уэйбридж, четыре, пять, уабл’ю, дабл’ю. Пожалуйста, передайте, что бы вы хотели сказать».

Его номер, который, разумеется, не значится в телефонном справочнике, - постоянно меняется и, таким образом, как бы засекречен. Для Джона это действительно секрет, потому что он никогда не может запомнить свой номер.

…Обычный вечер в семье Леннон. В дверь постучали два коммивояжера. «Мы - студенты из Австралии, - сообщили они, - продаем журналы». Джон сам открыл дверь и впустил их. Они соревнуются друг с другом, объяснили студенты, чтобы посмотреть, кто из них добудет больше подписок. Премия поможет