Ей было очень отрадно видеть, что Кордан задрожал.

Не злорадствуй. Стоя по струнке перед Архиепископом, ты выглядишь не лучше.

Он это заслужил.

А ты нет?

— Но я вызвал тебя не для того, чтобы упрекать в этом. Мне нужно с тобой обсудить следующий этап подготовки Стоув.

Что?! Кордан снова станет ее учителем? Нет, это невозможно!

— Я живу, чтобы служить тебе, Хранитель. Что ты хочешь, чтобы я с ней сделал?

— Ты с ней делать ничего не будешь. Стоув проложит путь в Стене. Я хочу, чтобы она доставила мне оттуда ловца видений. Мне кажется, я нашел возможность для того, чтобы вы с Виллумом могли за ней следовать. Тогда вы сможете ей помочь одолеть врага. Мне, Кордан, нужен ловец видений. Причем живой.

Живой. Это же надо до такого додуматься!

— Подготовь все к тому, чтобы завтра спозаранку вы туда отправились.

Кордан подобострастно поклонился и вышел. Как только дверь за ним захлопнулась, Дарий устало опустился в кресло, потянулся за кислородной маской, укрепленной за его столом, и несколько раз глубоко вдохнул, подкрепляя жизненные силы.

Какой же он слабый! Откуда у него только силы берутся?

Почему же Дарий продолжает доверять Кордану и все еще держит его в своих помощниках, если он столько раз так сильно его подводил? Дарий, конечно, видит Кордана насквозь, и неудачи позволяют легче его контролировать. А может быть, Дарий как раз и поощряет должностное раболепие? Но ведь тем самым он себя ослабляет, делает себя более уязвимым, причем слабость эта может стать для него смертельной.

— Войди, — позвал кого-то Старейший.

Стоув вздрогнула, опасаясь, что кто-то может почувствовать ее присутствие, подслушать ее мысли. Но тут вошел Виллум, и у нее отлегло от сердца.

— Ты звал меня, Хранитель?

— Садись, Виллум, садись, — сказал Дарий. Тон его был необычно теплым. — Я хотел тебе сказать, что очень ценю заботу и внимание, которые ты оказываешь Нашей Стоув. Твой отчет о ее злоупотреблении снадобьем оказался чрезвычайно своевременным.

— Благодарю тебя, Хранитель.

— Но меня продолжает беспокоить проблема с этими детьми…

— Значит, ты уверен, что она действовала против них?

Виллум разыграл смятение так искусно, что даже Стоув в него поверила. Она внимательно следила за выражением его лица, за каждым даже самым незаметным его жестом, но никакой фальши не заметила.

— Боюсь, Виллум, у меня нет другого выхода, как провести анализ ситуации.

— Она чувствительный ребенок, Хранитель. Может быть, ей показалось, что эти дети отнимут у нее твою любовь?

— Я этого не исключаю. Да. Любовь. Определенную роль, как я понимаю, это сыграло, но я не позволю, чтобы такое необычное проявление чувств помешало осуществлению моих грандиозных замыслов. Возникает новая разновидность людей, и я должен продолжать их поиски. Они помогут довести до конца мое последнее творение.

— Старейший задумал переиначить структуру Края Видений?

Что он сказал Кордану? «Результат моего замысла зависит от Нашей Стоув». Значит, она ему нужна, но и дети эти ему тоже потребуются. Зачем? Что он задумал?

То, что обеспечит ему власть в Краю Видений.

— Я позвал тебя сюда не для того, чтобы обсуждать мои планы, а для того, чтобы узнать твое мнение. Наша Стоув готова к новым странствиям?

Как же Виллум невозмутимо выглядел! Как будто, пока Старейший не задал ему вопрос, это его вообще не интересовало.

— Может быть, девочка к этому еще не готова, Хранитель, но она способна это сделать.

Надо же, как он взвешенно сформулировал свой ответ! Одновременно и как учитель, заботящийся об ученице, и вместе с тем как преданный слуга.

— Кордан разъяснит тебе подробности поставленной задачи.

— Как будет угодно Архиепископу, — ответил Виллум.

Стоув последовала за ним по коридору. Она держалась совсем близко, внимательно вглядываясь в лицо Виллума, надеясь понять, о чем он думал. Ей было ясно, что учитель напряжен и чем-то обеспокоен. Но тем не менее Виллум как будто скрыл лицо под маской совершенной невозмутимости.

Слишком совершенной.

Путешественники заночевали в зарослях высокой травы, которая скрыла их от посторонних взглядов.

— Ну и денек сегодня выдался, — сказал Лампи, высунув голову. — Сверчки от близости к Городу будто все с ума посходили: прыгают, беспокоятся, стрекочут!

Роун с трудом поднялся со своей походной постели. Голова отяжелела, руки и ноги как свинцом налились и не слушались. Он потянулся и спросил Лампи:

— А сам-то ты как?

— Я? Мы тут с Камьяром уже все продумали.

Камьяр, казалось, только и ждал этих слов. Он взревел:

— Хватит дрыхнуть, противные вы мои, пора вставать с травяной постели и двигаться в Город! Нас там ждут празднества!

С нарочитым шумом, чтобы не застать их врасплох, подошла Мабатан.

— Вы слишком долго спали, мы уже позавтракали, — сказала она и протянула Роуну несколько запеченных яичек.

Но Роун не испытывал чувства голода, его беспокоило совсем другое. Чем ближе они подходили к Городу, тем чаще перед его внутренним взором возникал образ Стоув. Во сне и наяву он словно улавливал отголоски ее мыслей и чувствовал ее непереносимые мучения. Он только никак не мог понять, она делает что-то другим или другие мучают ее. Но то, что она испытывает боль, смятение и ярость, было ему совершенно очевидно.

— Ты чувствуешь ее. И сверчки тоже. Дух ее мечется во мраке.

— Мы должны ее избавить от этой напасти.

Лампи бросил на друга сочувственный взгляд.

— Да, если только нам удастся пережить встречу с ней.

Выйдя на дорогу, они закинули за спину заплечные мешки. Далеко впереди ущербный месяц нависал над куполами башен Города, казавшегося призрачным в синевато-сумрачных лучах занимавшейся зари.