И вот он стоит новогодней ночью и, как последний придурок, натурально сходит с ума, потому что увидел свою бывшую девку. Которой, как оказалось, ему очень-очень не хватает (и в этом он сам себе боится признаться). И дебильных ее странностей, и вычурной манерности. Потому что она была одна такая. Вот и все. После нее он уже не мог увлечься ни одной женщиной. Нет, конечно, у него были любовницы, и даже много — спасибо природе, внешностью не обделен, бабы сами липнут, но все они шли по ведомству «безопасного секса». Безопасного, потому что не угрожали серьезными отношениями.

На душе было так муторно, что хотелось направить машину прямо куда-нибудь в стену и закатать тоску в бетон. Но машина-то служебная, и приятель ни в чем не виноват, и Олег постарался подавить свое настойчивое желание.

Он увидел бомжей, которые жгли костер и отмечали Новый год. Не раздумывая долго, Олег остановился, выгрузил из машины оставшуюся еду и выпивку и отдал бомжам — вот вам подарок от Деда Мороза.

…Оставив машину в автопарке компании, Олег вышел в ночь.

Он совершенно не знал, куда идти дальше.

В который раз он перецеловал каждый изгиб, каждую родинку Тамиры, не переставая восхищаться красотой ее тела.

— Тебе было хорошо?

— Хорошо?! — выдохнул счастливый Дымов. — Да я просто не ожидал от себя такого! Открылась бездна, звезд полна! Бездна безумия, страсти! Я и не думал, что так бывает! Тамира, ты была права насчет себя. Клеопатра! Гейша!

Они лежали, обнявшись. Странная ночь все не кончалась.

— Я увезу тебя отсюда. Далеко-далеко! И мы заведем много кошек. Белых, рыжих, серо-буро- малиновых, каких захочешь! И кучу сопливых ребятишек!

Он потянулся, чтобы поцеловать ее, но его нежный порыв грубо прервали. Дверным звонком.

— Какого черта? — нахмурился Дымов.

— Не знаю, — испугалась Тамира и прикрылась простыней.

— Не будем открывать!

— Не будем!

В дверь снова позвонили. Еще и еще.

— У Кабанова есть ключи от квартиры?

— Да. Но я закрыла дверь на внутренний засов.

— Очень хорошо! — кивнул Дымов. — Завтра я поменяю все замки. А послезавтра, если ты захочешь, мы вообще уедем! Подальше от призраков прошлого! В новую жизнь!

Любовники нежно поцеловались.

Между тем некто принялся выламывать входную дверь — удары сыпались один за другим.

— Точно, Кабанов! Его стиль!

— Ну и пусть долбится, хоть своей чугунной безмозглой головой бьет, — усмехнулся Дымов, — дверь сделана из сверхпрочной стали!

Минут через десять отчаянной атаки до Кабанова, видимо, дошло, и шум прекратился.

— Слава богу! — с облегчением вздохнула Тамира.

— Забудь о Кабанове! Забудь о прошлом! — попросил Дымов и вновь увлек чудесно обретенную возлюбленную в пучину страсти.

…Утомленная любовью, она лежала рядом с ним. Она не знала, любит ли его, но у нее было абсолютно точное ощущение, что в этот момент она наконец-то там, где должна быть, и с тем, с кем должна. И может быть, это даже больше, чем любовь?

— Ты просто одержимый! — рассмеялась Тамира. — Кто бы мог подумать!

— Я и сам не мог. Ты — это чудо! И какая чудесная, удивительная ночь…

— Вадим, скажи, мы когда-нибудь сюда вернемся?

— Вернемся. Пусть только страсти немного улягутся, все забудут про нас — и тогда, если ты пожелаешь, мы приедем! Главное, доверься мне, и я устрою, как будет лучше для нас обоих. А завтрашний концерт я буду играть для тебя. И все другие концерты в своей жизни — тоже. А ты будешь дарить мне свои картины. Обещаешь?

Вместо ответа Тамира поцеловала его.

— Но учти, я хочу, чтобы их видели и другие люди! Я намерен организовать выставку твоих картин.

Он представил их дом с картинами и кошками — и внутри разлилась какая-та безумная радость. Дом, в который ему захочется возвращаться.

Конечно, уже сейчас ясно, что с Тамирой Вадим вряд ли обретет покой, о котором, как ему казалось, он мечтал. Такие женщины волнуют, являются источником вечного напряжения, беспокойства, стимула. Вот и хорошо, к черту покой… Артист вы или банщик, Дымов? Покойно лишь в бане.

— И все теперь будет хорошо! Ты полюбишь меня и забудешь своих придурочных мальчиков и кабановых! Вот увидишь! А на Рождество мы куда-нибудь поедем! Куда захочешь, в любую страну… Знаешь, в прошлое Рождество я был в Париже. И день выдался свободный, в смысле, концерта не было. Я сидел в каком-то ресторане, почему-то стало очень грустно. И тут я услышал песню, которую любил когда-то, старый французский шансон. А в ней — такие слова: «Я помню, как я встретил тебя на Елисейских Полях, ты была юная, и у тебя были прекрасные волосы. Потом мы стали жить вместе, ты начала курить сигареты, но у тебя оставались все такие же красивые волосы. И однажды я вернулся домой — и ты сидишь на кухне в бигуди и куришь. И вот теперь, когда нам уже по пятьдесят, я прихожу домой, бегают внуки, и ты опять сидишь на кухне, опять в бигуди, опять куришь, на тебе какое-то старое платье, и я понимаю, что жизнь прошла, что от той девочки с Елисейских Полей, может быть, ничего не осталось. Но я все равно люблю тебя, потому что когда-то я встретил тебя на Елисейских Полях».

И я был уже совсем пьяненький, потому что мне, строго говоря, много и не надо, и так расчувствовался, что подумал: а ведь, наверное, неплохо встретить на Елисейских Полях женщину и полюбить, и прожить с ней, черт побери, всю жизнь, и не тяготиться этим, а даже, напротив, испытывать благодарность. И я загадал, чтобы встретить кого-нибудь. В общем, я шел по этим полям, а они, откровенно говоря, такие мерзкие, ничего романтичного, и никого не встретил. Вернулся в отель в расстроенных чувствах и завалился спать. А это Рождество мы будем встречать вместе, да?

Тамира кивнула.

Раздался шум и звон разбитого стекла — кто-то разбил балконную дверь.

Через секунду стало понятно, кто именно — в комнату ворвался разъяренный Кабанов. Взгляд его был безумным, а с руки капала кровь. В общем, зрелище не для слабонервных. От ужаса Тамира вздрогнула. Дымов заслонил ее собой.

— Чего затаились, как мыши? Делаете вид, будто вас нет? — хрипло расхохотался Кабанов.

Следом в комнату вошел Митрич. На сей раз он был одет весьма обыденно, без закидонов — майка и пузырящиеся на коленях треники.

Руки Митрича оказались щедро татуированы, а на груди красовалась надпись «Бытие определяет!». Вошел и тихо, даже виновато, встал в сторонке, возле рояля.

— Что все это значит? Извольте объясниться, — гневно сказал Дымов.

— Ща объяснимся! — пообещал Кабанов.

К этому моменту он уже успел оценить ситуацию.

— Своего не отдавай! — пьяненько прокричал Митрич от рояля.

Тамира укоризненно спросила:

— Митрич, это ты пустил его? Дал сюда пробраться?