красовались черные кожаные сапоги с носками… В смысле, с носами! Тупые носки сапог украшали совершенно одинаковые широкие приплюснутые негритянские носы!
– Близнецы они были! – вдруг густым басом прогудела розовая девочка. – Как же я намучилась, пока обоих заполучила – зато и на сумочку хватило! – И в качестве доказательства девочка приподняла висящую у нее на плече черную кожаную торбу. – А из тебя бы рабочий комбинезон вышел – кузнец, шкура дубленая! – прогудела девочка. И она, и свинья оценивающе уставились на Влада одинаковыми, неподвижными, как пуговицы, глазами.
– Свою свинью подковала, кузнеца можно и на комбинезон? Ты не одна в очереди! – оборвал ее приятель.
Девочка гулко хмыкнула, и свинья одним прыжком исчезла в раскрывшейся крыше.
Потолок над головой снова исчез… и Влад вздохнул с облегчением. Наконец-то нормальный конь! Собственно, кобылка – маленькая, изящная, в золотистой пышной гриве сбилась набок бархатная лента. Как и остальные, щеголеватый всадник остался в седле, ожидая, пока Влад обойдет лошадку, проверяя копыта.
– Ну и ну, так она ж у вас совсем не кованая! – возмущенно вскричал Влад. – Так не годится!
– Вот и я так думаю, – с едва уловимой насмешкой согласился всадник.
Лошадка тоненько, жалобно заржала и отступила, дрожа как осиновый лист.
– Ну-ну, – успокаивающе похлопал ее по шее Влад. – Не надо бояться! Всех лошадок подковывают, и тебя тоже…
Кобылка заржала снова, словно завопила от ужаса, и рванулась изо всех сил, норовя сорваться с удерживающей ее привязи. Ремень натянулся… и выдержал.
– Я помогу! – подскочил приятель и ухватил лошадку за ногу, заставляя поднять копыто. Лошадка дернулась опять, но Влад с порадовавшей его самого ловкостью уже наложил подкову… и ударил молотком, вгоняя гвоздь.
Ржание кобылки перешло в душераздирающий вопль… и в глаза Владу брызнула кровь! Сквозь склеенные кровью ресницы он вдруг увидел… увидел… Его странный приятель в шубе мертвой хваткой сжимал вовсе не конское копыто, а… тоненькую девичью руку! Из нежной ладони торчал вогнанный до половины гвоздь!
Лошадь ржала, ржала, билась и ржала… или это отчаянно, захлебываясь, кричала от лютой боли девушка… Крыша кузницы заскрежетала, словно ее драли гигантскими когтями, и потолок исчез снова.
–
Черное, страшное, крылатое налетело на них из мрака, и скамейку с визжащими чертовками отшвырнуло прочь. На круп неподкованной кобылки свалилась жуткая, как ночной кошмар, собака с крыльями и пылающими зеленым огнем глазами. Гигантские челюсти клацнули, норовя сомкнуться на голове всадника, но тот яростно рванул узду, и белая лошадка свечкой пошла вверх, унося на себе седока. Крылатая псина рванулась, ударом лапы полоснув удирающего всадника по спине, вцепилась зубами в украшенное стразами седло. Сплошным клубком – лапы, крылья, копыта, ноги… – они исчезли в распахнутой крыше.
Новоявленный Владов приятель вдруг пронзительно свистнул и взвился следом, взмахивая полами роскошной шубы, точно крыльями.
Влад пошатнулся и рухнул рядом с горном, стукнувшись головой о твердый пол. Перед глазами у него потемнело.
Перед глазами было по-прежнему темно, но свежий морозный ветерок обвевал лицо, и Влад глубоко вздохнул, втягивая этот вкусный, как лимонад, ломящий зубы воздух. Что-то липкое на ресницах мешало открыть глаза. Влад протер их кулаком и наконец с трудом расклеил веки. Над головой было темное небо. Небо было и справа, и слева, и вокруг. Влад глянул вниз… далеко под ногами, словно сквозь густую завесу, светились огни. Влад попытался встать… и дико заорав, вцепился в ветку.
Он сидел на елке. Почти на самой верхушке здоровенной, широколапой ели на центральном бульваре… и под ногами у него светились ночные фонари. Вместо рюмки с бесценным старинным вином в руках была сухая шишка.
Ночь вертелась перед глазами, как гигантская черная коробка, куда тебя засунули да потрясли. Оскаленная морда мамуна оказывалась то сверху, то снизу, то сбоку. На голову обрушился удар, цепкие когтистые пальцы ухватили за шкуру на загривке и под челюстью, мамун крутанул… и Хортицу швырнуло прочь. Она волчком завертелась в воздухе, путаясь в вывернувшихся назад крыльях, выровнялась, взмыла повыше… Мамун гнал во весь опор, охаживая лошадку хлыстом.
Вот черт! И в плане реальной ситуации – вот он, черт, удирает, и в плане ругательства! Если бы она в облике борзой говорить могла, сейчас бы проорала что надо ему вслед, остановился бы как миленький! И в человека не перекинешься, полетной мази нет, а без нее – грохнется! Хортица наддала, со свистом несясь сквозь ночное небо. Только бы успеть, только бы никто не пришел проклятому черту на помощь…
Расстояние между ней и всадником неуклонно сокращалось. На мамуна пала тень, темнее, чем окружающая его ночь. Черт запрокинул голову – оскаленная пасть и пылающие лютой зеленью глаза неслись прямо на него. Мамун взвизгнул, точно заяц под волчьей лапой, и, как джигит на арене цирка, нырнул под брюхо кобылки. И повис, держась за подпругу седла. Хортица торжествующе рыкнула. Гигантские крылья мелькнули у белой лошадки над головой, когти полоснули по выложенной стразами монограмме… и лопнул седельный ремень.
– А-а-а-а! – Мамун вместе с седлом оторвался от лошадки и полетел вниз.
Белая лошадка на краткий миг зависла в воздухе, по инерции перебирая копытами, точно порывалась скакать дальше… и заходясь отчаянным, полным ужаса ржанием, рухнула с небес.
Сложив крылья, Хортица ринулась за ней. Белую кобылку крутило и вертело в потоках воздуха. Только бы успеть! Если она сумеет утащить Ладу подальше от других чертей, торговаться с мамуном станет вдвое легче! Сможет ли она удержать в воздухе целую лошадь, Хортица старалась не задумываться. Должна!
У самой морды пахнуло серой, мамун вывернул откуда-то сбоку… и ухнул белой лошадке на спину. Рванул узду. Заржав, кобылка взвилась на дыбы, едва не съездив копытом Хортицу по голове. Крылатая борзая метнулась в сторону, мамун всадил шпоры лошадке в бока… Сделав «свечку», лошадка галопом понеслась прочь.
Хортица заложила крутой вираж и снова ринулась в погоню. Припав к шее кобылы, мамун неистово работал хлыстом – белые бока лошадки расчертили кровавые полосы. То и дело черт оглядывался назад – Хортица отчетливо видела его оскаленные зубы. Она налетела, как буря, как вихрь, ударила грудью, рассчитывая сшибить мамуна с кобылы. Держась за узду, черт соскользнул по конскому боку, пронырнул под брюхом, выскочил с другого бока и… полоснул Хортицу хлыстом поперек морды. В последнюю секунду крылатая борзая успела отвернуть, только самый кончик хлыста достал по чувствительному собачьему носу. Словно нож загнали! Хортица коротко взвыла, вой перешел в нарастающий яростный рык, и, как пикирующий истребитель, черная борзая рухнула на мамуна сверху.
Они сцепились снова, сплетясь в клубок. Хортица клацнула зубами, шерсть забила всю пасть, сжала челюсти крепче – кость затрещала, мамун заорал, на голову Хортицы посыпались удары рукояткой хлыста. Не разжимая челюстей, Хортица злобно взвыла… в тот же миг мамун ткнул ее рукоятью хлыста в глаз. Хортица завизжала, разжимая челюсти – рукоять немедленно оказалась у нее между зубов, и рычащий черт принялся отжимать ей голову назад. Хортица крепче стиснула зубы на хлысте, дернула головой – вцепившийся в кнут черт с воплем взлетел со спины лошади, описал в воздухе дугу и…
– Ав-в-в… – Хортица подавилась лаем – мамун приземлился на спину ей самой. Точно между крыльями!
Он был горячий, точно выхваченный из горна кусок железа, и невероятно тяжелый – словно на спину кусок скалы сбросили! Под этой тяжестью Хортица ухнула на спину белой лошадке!
Лошадка в очередной раз заржала – слабо, изнемогающе… и провалилась вниз. Ее копыта звонко ударили в плоскую крышу переливающегося огнями подсветки здания. Лошадка дробно стучала копытами по крыше… на спине у нее, вцепившись когтями в шкуру, сидела громадная крылатая собака, а на собаке
