Иль не помнишь, вероломный, как ты плакал и стонал, Как тебе лекарство лекарь приносил и подавал? С кем теперь сравню тебя я, переменчивый бахвал? От тебя я отрекаюсь, ибо ты неверен стал. Будь владыки наши правы, будь они совсем неправы, — Кто б ни правил Индостаном, я — наследница державы! Я не дам тебе, изменник, продолжать твои забавы: Ты лукав, и все стремленья у тебя, как ты, лукавы. Я тебя заставлю скрыться из отцовского предела. Не уйдешь по доброй воле — улетит душа из тела! Ты подобной мне не сыщешь, как бы сердце ни болело!' 'Горе мне!' — при этом слове стон раздался Тариэла. — Я тогда воспрянул духом от таких ее речей, И взглянул, подняв зеницы, в глубину ее очей. Удивляюсь, как живу я, разлучен навеки с ней! Почему, о мир коварный, жаждешь крови ты моей! На ковре Коран открытый я заметил пред царевной. Взяв Коран, прославил бога я молитвою душевной. Я сказал: 'Меня, о солнце, ты спалила речью гневной, Но послушай, что скажу я о судьбе моей плачевной. То, о чем скажу тебе я, будет правдою святою, Коль солгу, пускай все небо потемнеет надо мною! Ты сама сейчас увидишь: не запятнан я виною!' 'Говори!' — она сказала и кивнула головою. Я сказал: 'Коль словом клятвы я, несчастный, пренебрег, Пусть и молнии и громы на меня обрушит бог! Разве я любви блаженство без тебя изведать мог? Разве я живым останусь, коль пронзит меня клинок? Царь меня в свои чертоги пригласил на совещанье. Чужестранного супруга он избрал тебе заране. Что я мог с царем поделать, затевая пререканья? Согласился я, на время затаив свои страданья. Как я мог с владыкой спорить, если он не понял ясно, Что стране без государя быть поистине опасно? Я один имею право здесь царить единовластно. Пусть идет сюда царевич. Он идет сюда напрасно! Я сказал себе: 'Подумай, нужно выбрать новый путь, Поразмыслив на досуге, легкомысленным не будь'. Уж хотелось мне, как зверю, убежать куда-нибудь, Но тебя, мое светило, разве мог я обмануть? Ради сердца, как на рынке, торговал я там душою...' Ливень, розу леденивший, вдруг повеял теплотою. Ряд сияющих жемчужин приоткрылся предо мною. 'Если так, — сказала дева, — не запятнан ты виною. Разве я могу поверить, что избрал ты путь обмана, Что грешишь ты против бога над страницами Корана! Ты руки моей немедля попроси у Фарсадана, Чтоб воссесть тебе на троне государем Индостана!' Тут она, забыв о гневе, стала ласкова со мной, — То ль сошло на землю солнце, то ли месяц молодой. Обласкала и впервые усадила пред собой, В сердце нежными словами потушила пламень мой. 'Мудрецу, — она сказала, — торопиться не пристало, Поступить он так обязан, чтоб душа не горевала. Если ты задержишь гостя, поразит тебя опала, И тогда над Индостаном разразится бед немало. Если ж гость сюда приедет и решит на мне жениться, Мы расстанемся и в траур обратится багряница. Будем мы с тобою плакать, а владыки веселиться. Нет, не должно чужестранцу в Индостане утвердиться!' Я сказал: 'Не дай-то боже, чтоб приехал к нам жених! Лишь прибудут хорезмийцы, я сумею встретить их. Пусть они узнают силу и проворство рук моих. После битвы мы посмотрим, что останется от них!' Но царевна отвечала: 'Не велит рассудок здравый, Чтобы я была причиной этой ярости кровавой. Лишь царевича убей ты, не грози другим расправой.
