рассматривается Платоном также в 'Законах', где исторический план повествования перемежается с легендарными представлениями о катастрофах, потопах, завоеваниях, замедливших развитие человечества, по вместе с тем способствовавших объединению людей в общества с установленными законами (III 676а— 682е). Аристотель в 'Политике' критикует Платона и Сократа с их государством, основанным на объединении классов ремесленников и земледельцев, удовлетворяющих нужды общества. Аристотель утверждает, что 'все эти классы, по мнению Сократа, заполняют собою 'первое' государство, как будто вечное государство образуется лишь ради удовлетворения насущных потребностей, а не имеет предпочтительно своею целью достижение прекрасного существования' (Polit. IV 3, 12, 1291а 10-19). Совершенно очевидно, что Аристотель напрасно сетует здесь на Платона, так как Платон разделяет причину возникновения государства и цель, для которой оно создано. Вряд ли Платон отрицал 'прекрасное существование' (конечно, понимаемое как высшее благо, а не чисто прагматически и утилитарно) в качестве цели государства.

Об аристотелевской теории государства в связи с Платоном см. Д. Well. Aristote et 1'histoire. Essai sur la Politique. Paris, 1960, стр. 327-339.

Если еще Гомером было замечено, что 'люди несходны, те любят одно, а другие'—другое' (Од. XIV 228), то Ксенофонтов Сократ не только подтверждает отличие людей 'по природе', но также их значительный прогресс благодаря упражнению 'в той области, в которой хотят стать известной величиной' (Mem. Ill 9, 3).—146.

Охотники: это можно понимать в прямом смысле (ср. 'Законы', 823b — об охоте на разных зверей и птиц, а также об охоте на людей во время войны) либо в переносном, как в диалоге 'Софист', где дается определение софиста в виде рыболова, поддевающего своих собеседников на крючок ложной мудрости (221 d-e).

Сам Сократ, по Ксенофонту, тоже считает себя опытным в 'охоте за людьми' и советует Критобулу 'быть хорошим человеком' и 'ловить нравственных людей' (Xen. Mem. II, 6, 28— 29).

О двух типах воспитания см. т. 1, 'Критон', 50 d — e и прим. 13.

Критику Гомера и Гесиода мы находим уже у досократиков. Особенно был известен в этом отношении элеат Ксенофан Колофонский, 'порицавший обманщика Гомера' (А 1 D) и считавший, что 'одинаково нечестиво поступают как те, которые утверждают, что боги родились, так и те, кто говорит, что боги умерли' (А 11 D).

По словам Ксенофана, Гомер и Гесиод 'весьма много беззаконных дел рассказали о богах: воровство, прелюбодеяния и взаимный обман' (В 12). В своей известной 1-й элегии он утверждал, что 'не должно воспевать сражений титанов, гигантов и кентавров—вымысел прежних времен' (В 1).

Здесь имеется в виду узкий круг посвященных в мистерии, быть может в элевсинские, на которых приносили в жертву поросенка.

История оскопления Урана Кроносом и низвержения Кроноса в Тартар его сыном Зевсом красочно описана у Гесиода (Theog. 154-210, 452-505). Этот миф причислялся Ксенофаном к 'беззакониям' Гесиода (В 12).

О битве титанов с олимпийцами см. у Гесиода (Theog. 674-735); о битве богов — у Гомера (II. XX 1-75; XXI 385-514).

Что касается намека, о котором здесь идет речь, то, видимо, имеются в виду аллегорические толкования Гомера Гераклидом Понтпйским и другими авторами.

Гомер. Ил. XXIV 527-533.

В этой строке неизвестного происхождения содержится мысль, близкая Гесиоду и Пиндару. У Гесиода читаем о богах, что 'в руке их кончина людей, и дурных и хороших'. У Пиндара — что 'Зевс уделяет и то и другое, Зевс — владыка всего' (Isthm. V 52, сл. Sn.).

О нарушении клятв Пандаром и его коварном выстреле см. Гомер. Ил. IV 68- 126.—759.