– Ты устал, дядя.

– Наверное, – буркнул тот в ответ и позволил вывести себя из комнаты.

Когда они втроем поднимались по лестнице, Эдгар прошептал Дэвиду:

– Расскажи еще раз о ней, о моей дочке.

Сердце Дэвида сжалось при этих словах. Каждый раз, когда Эдгар напивался, что в последнее время случалось довольно часто, он спрашивал о дочери.

– Она самый прелестный ребенок из всех, кого я видел!

– Да, самая красивая, – с тоской согласился Эдгар.

В спальне взгляд Эдгара остановился на аккуратной стопке писем. Вяло махнув на них рукой, он пробормотал:

– Все собираюсь сжечь проклятые письма от жены Хьюстона. Зачем эта женшина меня мучает? Эмили сама бросила меня, так какое мне дело до roto, как она проводит свое время? – Он ударил кулаком по колену. – Сожги эти письма, племянник!

Дэвид взял стопку листков, изумленно глядя на дядю.

– Не смей жечь эти письма! – хриплым голосом вдруг крикнул Эдгар и резко сел, но тут же упал на спину, застонал и закрыл глаза. – Я их сам потом уничтожу.

Дэвид улыбнулся и сделал вид, что собирается уходить.

– Подожди, – прошептал Эдгар, лежа с закрытыми глазами. – Почитай мне, пожалуйста.

– Какое письмо ты хочешь послушать на этот раз, дядя?

– Не важно, просто почитай, – пробормотал тот.

– Как он? – спросила Мария, когда Дэвид вернулся в столовую.

– Скучает по Эмили… и по Камилле.

Мария серьезно кивнула:

– И я тоже.

Дэвид бросил на нее ласковый взгляд:

– Эй, где твоя красивая улыбка? Мы не можем допустить, чтобы пьянство дяди ввергло нас обоих в хандру.

– Да, Дэвид, я пыталась быть веселой – ради тебя. Но в Бразос-Бенде стало так уныло и тоскливо с тех пор, как уехала Эмили с младенцем. – Она покраснела. – Почему ты так на меня смотришь, Дэвид?

– Я думал о том, что Эмили сказала о тебе. – Его глаза потемнели. – О, какое на тебе красивое платье. Желтый цвет действительно идет к твоим волосам и глазам. Ты говоришь, здесь уныло, так поехали, дорогая, покатаемся по прерии.

– О да, Дэвид, давай хоть ненадолго уедем из этого невеселого дома!

Они ехали через прерию, усыпанную голубыми колокольчиками. Вскоре Дэвид остановил коляску на вершине холма. Они по просеке вышли на зеленую поляну, где проходила фиеста. Дэвид с любовью посмотрел на Марию:

– Ты помнишь тот октябрь? Когда ты для меня танцевала?

Девушка подняла на него зеленые смеюшиеся глаза и улыбнулась из-под полей желтой шляпки.

– Ох, Давид, как я могу это забыть?

– Давид, – повторил он. – Я люблю, когда ты так произносишь мое имя. – И кивнул в сторону леса: – Ты помнишь… – Он замолчал и заключил ее в объятия.

Дэвид целовал осторожно, неуверенно. Губы Марии приоткрылись; руки обвились вокруг его шеи. Их поцелуй стал более страстным.

После неловкого молчания Мария спросила, не в силах скрыть своей тревоги:

– Давид, я должна знать, что сказала обо мне Эмили?

– Сказала, что ты меня любишь. Это правда, дорогая? Мария вспыхнула и прикусила губку.

– Пожалуйста, дорогая, скажи мне.

Она медленно подняла глаза и с обожанием посмотрела на Дэвида.

– Да, Давид, я люблю тебя, – прошептала она. – А ты… ты меня любишь?

– О, дорогая моя, – выдохнул он, на его глазах блестели слезы радости. – Да, я тебя люблю! Да!

Ее лицо просияло.

– Когда ты это понял?

– Ну, наверное, я любил тебя уже очень давно. Но по-настоящему я это понял во время фиесты.

– И я тоже! Ох, Давид, как я мечтала услышать эти слова из твоих уст! Как я…

Но он не позволил ей закончить. Дэвид обнял ее и страстно поцеловал. Потом он издал вопль восторга.