Удивительно, но от крика его Эгерту стало легче; он даже подумал деловито, что до конца разговора следует и ему позволить себе нечто подобное – тогда у сидящих в кордегардии останется в памяти не «судья орал на полковника», а «они бранились»…

Судья перевел дыхание. Снова потер щеку, попросил почти что жалобно:

– Эгерт… Не заставляй меня… Ты похож на больного, скрывающего свою болезнь от врача.

Солль рассмеялся, запрокинув голову. Закрыл лицо руками:

– Ансин… Дружище Ансин… если б ты мог исцелить меня… Если бы кто-нибудь на свете мог поправить… Клянусь, я отдал бы этому человеку все свои деньги, всю свою славу, всю жизнь до секунды и кровь до последней капли… Но ничего не изменить – и никому не интересно, что же произошло… Прости, но я не скажу даже под пыткой. Спрашивай что угодно другое – я отвечу, клянусь…

Судья хмуро разглядывал упрямое, почти вдохновенное Соллево лицо. Снова переплел пальцы, опустил уголки рта:

– Солль. У меня есть основания думать, что рассудок твоего сына помутился. Что именно он, твой сын, будучи поврежден в уме, совершает те ужасные злодеяния, которые держат в страхе весь город.

Эгерт встал и отошел к окну. Вечерело, неподалеку старый фонарщик взбирался на свою стремянку, и Эгерту показалось, что он слышит его натужное дыхание.

Собственно, а как теперь? Какой реакции ждет от него судья, какой реакции он ждет сам от себя? Улыбаться и твердить «нет, нет», или гневаться и кричать «нет! нет!», или делать вид, что не может понять, что это слишком чудовищно…

Что тот мальчишка делал в логове Совы?! Зачем ему понадобилась эта схватка… И как он смеет, сопляк, ухаживать за могилой человека, который…

– Эгерт, – сказал судья у него за спиной.

…который пытал его мать? Палача и насильника… Неужели родственная связь, кровь, неужели это столь крепкие узы, для которых все прочее не имеет значения?

…А он сам, Эгерт? Что за сила заставила его отторгнуть сына, который был частью его самого, за которого он без размышления готов был отдать жизнь? Разве не те же узы крови, только разорванные, извращенные, оскверненные?

– Эгерт, – судья подошел и остановился за его спиной. – Вчера его видели на могиле Фагирры, и он надел плащ…

– Значит, он уже в городе? – вырвалось у Солля.

– А ты видел его вне города? – тут же поинтересовался судья.

Фонарщик справился наконец с фонарем, и по темнеющей улице расплылся тусклый теплый свет. Эгерт молчал.

– Я думаю, он болен, – сказал судья мягко. – Но если все, о чем я говорю, правда… Я пришел к тебе, Эгерт, потому что я твой друг. И я прошу тебя взять Луара – иначе его убьют, как уже убили того безумного старика… Потому что люди не слепые, – в последних словах Эгерту померещился скрытый упрек.

– Это не он, – отозвался Солль глухо. – Неужели нельзя установить за ним слежку… И доказать его алиби?!

Судья вздохнул:

– А за ним… невозможно уследить, Солль. У твоего сына… Обнаружились странные свойства. Он исчезает и появляется, как из-под земли… Однако каждый день является в Университет, в кабинет декана Луаяна…

Стиснув зубы, Эгерт принял этот новый удар. Судья покивал:

– Да… Над Луаром сгущаются тучи. Город ждет расплаты… За эти смерти. Старик был невиновен – но все же погиб… Думаю, горожане не станут проводить дознания. Дознание проведу я, а ты – ты возьмешь Луара. Немедленно.

– Сова, – сказал Эгерт сквозь зубы. – Завтра я выступаю на поимку Совы.

Решение пришло к нему внезапно – однако он тут же уверил себя, что день начала экспедиции был выбран заранее и обратного хода нет.

Судья прошелся по полутемному кабинету. Остановился, свел брови:

– Если за это время случится новое убийство…

– Это не он! – шепотом выкрикнул Эгерт. – Сова… Убивает каждый день. А Луар… Не убийца. Ты убедишься. Я возьму его… Когда вернусь.

Судья колебался.

– Это не он, – сказал Эгерт со всей силой убеждения, на которую был способен. – Все будет, как ты скажешь… Я возьму его, запру, и ты увидишь… Но не сейчас, мне нужно взять сперва Сову… Это мой долг, я должен, я не могу иначе… Ты долго выжидал – выжди еще несколько дней… Не трогай Луара, я сам…

На лице судьи написано было сомнение – однако, некоторое время посмотрев Эгерту в глаза, он медленно, через силу кивнул.

После полуночи площадь перед Башней пустела – темные слухи и злые события, владевшие городом последние месяцы, разгоняли жителей по домам, патруль показывался редко, сторож со своей колотушкой тоже предпочитал держаться подальше – и потому Луару не пришлось прилагать усилий, чтобы подойти незамеченным к наглухо замурованным воротам.

Правая рука его мертвой хваткой сжимала висящий на шее медальон. Странно зоркие глаза различили посреди темной кладки десяток новых, светлых кирпичей – в том месте, где был пролом, некогда пропустивший Луара вовнутрь…