– Мама постарела, – тихо сказала Юта. Арман уловил в ее словах упрек и нахмурился.

Поверхность зеркала снова подернулась рябью, потом пошла цветными пятнами и, наконец, прояснилась. Юта воскликнула, оживившись:

– А это моя сестра Май!

Девчушка сидела в парке, на кромке фонтана с золотыми рыбками – как раз там, где Юта так любила беседовать сама с собой.

Арман тоже узнал принцессу Май – до чего хороша она была тогда, накануне карнавала, как шла ей шляпка с лодочкой! – и тяжело вздохнул.

– Она совсем на меня не похожа, – сказала Юта, – и хорошо. Правда? Май пребывала в задумчивости. Рассеяно болтая рукой в воде и распугивая рыбок, она, казалось, не видела при этом ни фонтана, ни приближающуюся сестру Вертрану.

– Завтра устраивается купанье, – сказала Верта, подсаживаясь рядом на кромку. – Поедешь?

Май вытащила руку из воды. По ее пальцам скатывались прозрачные капли.

– Долго ты будешь всем показывать свое горе? – спросила Вертрана, понизив голос. – Неужели ты думаешь, что мне не жа…

Изображение заколебалось, помутнело и растаяло, а на смену ему после минутного мельтешенья пришло другое изображение – коровье стадо, забредя по колено в мелкую речушку, неспешно шевелило челюстями да хлопало хвостами по ребристым бокам.

– Та вторая – тоже твоя сестра? – спросил Арман.

Юта медленно кивнула.

Коровы не исчезали из зеркала минуты три; Юта смотрела мимо и думала о своем.

Потом зеркало снова помутнело, и сквозь этот туман проступили понемногу очертания птичьей клетки. В клетке вертелся крупный попугай, зеленый с красным; попугай беспрестанно болтал на только ему понятном языке, опасливо отодвигаясь от унизанной кольцами руки, которая норовила просунуть между прутьями решетки тонкий, холеный палец.

– …мна не по годам, – донесся из зеркала мужской голос, хоть рука, несомненно, принадлежала молодой женщине.

Мелодично засмеялся другой, слишком знакомый Юте голос. Юта заерзала:

– Велите зеркалу показать что-нибудь другое.

– Ты уже говорила мне «ты», – усмехнулся Арман.

Юта залилась краской:

– Прикажи зеркалу…

Арман пожал плечами:

– Ты же знаешь, иногда ему совершенно невозможно приказывать.

Попугай в зеркале неистово раскачивался на жердочке.

– Тити – хороший, – нежно сказал голос принцессы Оливии. – Ну скажи: Тити… Тити – хороший…

Попугай разразился птичьей бранью. Холеный палец отдернулся.

– Если ты хочешь знать мое мнение, папа… Успокойся, Тити… Если ты хочешь знать мое мнение, то вся эта история с драконом, ну как тебе сказать… Немного фальшивая. Я не удивилась бы, узнав, что похищение Юты придумано для того, чтобы выдать бедняжку замуж. Ты ведь знаешь, как ее родители переживали из-за того, что Юта обречена на вечное девичество?

Клетка качнулась. Попугай, наклонив увенчанную хохолком голову, выкрикнул резким металлическим голосом:

– Церремонимейстер!

Унизанная перстнями рука тут же попыталась погладить попугая через прутья клетки. Птичка в панике забила крыльями.

– Может быть, я немножко цинична, – вздохнул звонкий голосок Оливии, – дракон, конечно, ужасен… Но, папа, чего не сделаешь ради счастливого замужества? Юта уродлива, к сожалению, и помочь ей мог только ореол жертвы. Предполагалось, что кто-нибудь попробует ее «освободить», если это слово тут уместно. Увы… Теперь, я думаю, Юта придет домой сама, в лохмотьях, и заявит, что ей удалось бежать… Бедняжка.

– Осторожно, – обеспокоенно проговорил мужчина, – Тити клюнет тебя в палец.

Оливия звонко хохотнула. Потом продолжала серьезно:

– Нет, правда, как тебе эта версия – сватовства с помощью дракона?

– Трудно сказать, – неуверенно протянул мужской голос. – Дракон-то не игрушечный?

– Не знаю, не знаю… Может быть, наемный?

Оглушительно заверещал Тити.

– Мне всегда было жаль Юту, – сказала Оливия. – Но до тех пор, пока она не открывала рот. Если уж ты уродлива, стоит хоть вежливости научиться! Девушку украша…

Зеркало замигало, вспыхнуло и тут же, без перехода, показало поросенка с хвостом-пружинкой, взбирающегося на кучу отбросов.