Он одинок и несчастен.

Замок сотрясался под ударами чудовищных волн.

На башне безумствовал ветер. Вцепившись в каменный зубец, Юта попыталась кричать – но ветер, глумясь над этой глупой затеей, заткнул ей рот. Она притихла, вжавшись в камень, слушая рев моря и удары молний. Что может сделать одна принцесса против разбушевавшейся стихии?

Он не найдет дороги домой. Он ослабеет. Молния убьет его. Загрохотал гром, будто спеша подтвердить эти ее мысли. Тогда Юта высунулась из-за зубца и показала небу язык.

Она помнила, где хранятся факелы. За раз удавалось принести всего десять-двенадцать; Юта боялась, что не успеет.

Факелы, горой сваленные на верхушке башни, немедленно промокли. Она не знала, займется ее костер или нет.

Упав в темноте, она ободрала колени, переломала все ногти на правой руке и больно ссадила щеку.

Огниво нашлось на камине; руки не слушались, искра не высекалась, факел не желал гореть.

Неконец, покачиваясь, она донесла огонь до башни. Ветер, расхохотавшись, тут же задул его.

Она повторила весь путь сначала, и, всем телом прикрывая огонь от ветра, сунула факел в груду таких же факелов, но залитых водой.

Огонь задымил и, как показалось ей, погас. Она готова была уже заплакать, когда из-под горы сваленных на башне факелов выполз неуверенный дымок.

Юта отступила. Костер вдруг вспыхнул, немного опалив ей волосы. Факелы у Армана были на редкость хороши, и Юте пришлось уступить площадку, окруженную каменными зубцами, бушующему огню.

Ветер бессильно ярился, только раздувая пламя на верхушке башни. Хлестал дождь, пылала груда осмоленных палок, Юта стояла внизу, на темной лестнице, и сжимала ладони.

Увидит? Или уже мертв? Увидит?

Арман увидел, но не сразу сообразил, что это не мираж и не видение.

Огонек казался далеким, слабым и маленьким. Но это был единственный маяк в этой мешанине из неба, воды и смерти.

И он полетел на огонек, бросаясь в сторону всякий раз, когда слышал над головой негромкий треск, предвещающий очередной разящий удар.

Море разевало сотни жадных пастей, окруженных пенными губами. Море хотело пожрать дракона.

Но огонек близился, и рос, и оборачивался костром, и вставала из темноты громада замка, и, последним усилием увернувшись от молнии, он бросил измученное драконье тело во Врата.

Утром небо очистилось. Площадка на вершине западной башни хранила следы пожарища – черные угли, черная копоть на камне, белесый пепел.

Арман прошелся по пеплу, и ноги его проваливались по щиколотку, оставляя за собой глубокие бесформенные следы – Арман хромал.

Руки его, особенно правая, болели и ныли от плечей до самых кончиков пальцев. Губы растрескались, глаза воспалились и едва выглядывали из припухших век. Горло потеряло способность издавать членораздельные звуки, и говорить поэтому приходилось шепотом.

– Я видел отца, – шепотом же сказал он Юте.

Та, сдержанная внешне, но изнутри переполненная сознанием собственного героизма, удивилась:

– Отца?

– Мне показалось… Отец погиб от удара молнии и рухнул в море. Я тогда еще чешуей не покрылся.

Помолчали. Арман осторожно двигал правым плечом, слушая, как стонут суставы.

– Отец иногда приходит ко мне во сне… Ты знаешь, у меня был очень суровый дед. Он воспитывал меня, когда я осиротел. Но он презирал меня. Он и отца презирал за то, что у него не было больше сыновей, моих братьев, способных убить меня в поединке…

Арман сипел, ему было трудно говорить.

– А мать? – спросила Юта, и тоже шепотом.

– Не помню… Отец рано… потерял мою мать.

Море, желтое после шторма, захламленное обрывками водорослей и рваными медузами, неуклюже возилось у подножья башни. Юте вдруг представилась молчаливая, печальная женщина – дракониха в облике человека, и как она стояла на башне и ждала – мужа? сыновей?

– А… какие они, женщины-драконы?

Арман молчал долго, и Юта поняла, что он так и не ответит.

– А вам бы хотелось… иметь братьев? – спросила Юта тогда.

Арман смотрел на море.

– У меня две сестры, – сказала Юта, будто раздумывая о чем-то. – У Вертраны, конечно, скверный нрав, но она по-своему любит меня. И я ее. А Май добрая и веселая, мне было бы одиноко, не будь у меня сестер… Мне и так одиноко.

Она вдруг улыбнулась своим мыслям: