это соглашается даже из любви, с теми, кто этажом ниже создают себе ремесло из этого согласия и извлекают выгоду из этого ремесла.

– Ах, мой друг, как вы отстали! Я видела стольких людей, самых благородных, самых великолепных, самых богатых в таком же положении, которые на это соглашались без всякого усилия, без стыда, без угрызений совести! Но ведь мы каждый день это видим. Да и как же иначе парижским кокоткам вести такой образ жизни, если им не иметь трех или четырех любовников сразу? Никакое состояние, как бы оно ни было значительно, не может нести всех расходов такой женщины, как Маргарита. Состояние, приносящее пятьсот тысяч франков годового дохода, считается во Франции громадным; ну, так я вам скажу, мой друг, такое состояние не могло бы справиться с этой задачей, и вот почему. Человек, получающий такой доход, имеет: свой дом, лошадей, слуг, экипажи, охоту, друзей; часто он бывает женат, имеет детей, участвует на скачках, играет, путешествует и так далее! Все эти привычки так въелись, что, если он их бросит, скажут, что он разорился. Как там ни считай, а он не может, имея в год пятьсот тысяч франков, дать женщине больше сорока, пятидесяти тысяч, и это еще много. Ну, и другие любовники дополняют годовой бюджет женщины. Для Маргариты обстоятельства сложились как нельзя лучше; каким-то чудом ей попался богатый старик с десятью миллионами; жена и дочь его умерли, у него остались только богатые племянники; он ей дает все, что она хочет, не требуя ничего взамен, но она не может у него брать больше семидесяти тысяч франков в год, и я уверена, попроси она у него больше, он не дал бы ей, несмотря на свое состояние и на свою любовь к ней.

Все эти молодые люди, имеющие двадцать, тридцать тысяч ливров в год, то есть столько, что едва можно существовать в обществе, отлично знают, когда они бывают любовниками такой женщины, как Маргарита, что тем, что они ей дают, она не может оплатить даже своей квартиры и слуг. Они ей не говорят, что знают это, они делают вид, что ничего не видят, а когда им надоест, они уходят. Если же им хочется взять на себя все, они разоряются, как дураки, и идут умирать в Африку, сделав в Париже сто тысяч франков долгу. Вы думаете, что женщина им признательна за это? Ничуть. Наоборот, она говорит, что она для него пожертвовала своим положением и что в то время, когда она жила с ними, она теряла свои деньги. Ах, вам кажется все это ужасным, не так ли? Но ведь все это сущая правда. Вы очень милый молодой человек, я люблю вас от всего сердца, я живу уже двадцать лет среди содержанок, я знаю, кто они и чего они стоят, и мне не хочется, чтобы вы принимали всерьез каприз хорошенькой девушки.

Кроме того, допустим, что Маргарита любит вас настолько, что откажется и от графа, и от герцога, в том случае, если он узнает о вашей связи и предложит ей выбирать между ним и вами; бесспорно, жертва, которую она вам принесет, будет огромна. Какую же жертву вы ей сумеете принести? Когда наступит у вас пресыщение, когда она будет вам уже больше не нужна, что вы сделаете, чтобы вознаградить ее за то, что она потеряла? Ничего. Вы ее вытащите из круга, с которым связаны ее благосостояние и будущее, она вам отдаст свои лучшие годы и в результате будет забыта. Если вы будете самым обыкновенным человеком, вы бросите ей в лицо ее прошлое и скажете, что вы поступаете так же, как ее прежние любовники, и покинете ее на верную нищету; если же вы будете честным человеком и будете считать своей обязанностью не бросать ее, тогда вы сами неизбежно будете несчастны, потому что такая связь простительна молодому человеку и совершенно непростительна человеку зрелому. Она становится препятствием во всем, она не дает ему ни жениться, ни двигаться по службе, словом, удовлетворять этим вторичным и последним потребностям человека. Поверьте, мой друг, не переоценивайте вещей, не переоценивайте женщин и не давайте вашей содержанке права считать себя вашим кредитором в чем бы то ни было.

Это было мудрое рассуждение, и я не считал Прюданс способной на такую логичность. Я ничего не мог ей возразить и должен был признать, что она права; я протянул ей руку и поблагодарил за советы.

– Прогоните, – сказала она, – поскорее эти вредные теории и развеселитесь, жизнь восхитительная штука, мой друг, все зависит только от того, сквозь какие очки на нее смотреть. Посоветуйтесь с вашим другом Гастоном, мне кажется, он понимает любовь так же, как и я. Вы должны твердо помнить, иначе вы будете несносны. Тут рядом находится красивая девушка, которая с нетерпением ждет, чтобы ушел человек, который у нее сидит, думает о вас, бережет для вас свою ночь и вас любит, я в этом уверена. Теперь станьте рядом со мной у окна; мы увидим, как граф уедет и уступит нам место.

Прюданс открыла окно, и мы облокотились рядом о подоконник.

Она смотрела на редких прохожих, я мечтал.

Все, что она мне сказала, бродило у меня в голове, и я не мог не признать, что она права; но та любовь, которую я питал к Маргарите, с трудом мирилась с этими доводами. Поэтому время от времени я так тяжко вздыхал, что Прюданс оборачивалась, пожимала плечами, как доктор, который отчаивается в больном.

«Невольно начинаешь думать, что жизнь коротка, – говорил я самому себе, – раз так мимолетны наши переживания! Я знаю Маргариту только два дня, она моя любовница только со вчерашнего дня и она уже настолько заполнила мою душу, мой ум и мою жизнь, что посещение графа Г... большое несчастье для меня».

Наконец граф вышел, сел в коляску и исчез. Прюданс закрыла окно.

Одновременно с этим Маргарита нас позвала.

– Идите скорее, накрывают на стол, – говорила она, – будем ужинать.

Когда я вошел к ней, Маргарита побежала мне навстречу, бросилась на шею и крепко поцеловала.

– Вы все еще хмуритесь? – сказала она.

– Нет, теперь прошло, – ответила Прюданс. – Я прочла ему несколько нравоучений, и он обещал быть паинькой.

– В добрый час!

Невольно я бросил взгляд на постель, она не была разобрана; что касается Маргариты, то она уже была в белом пеньюаре.

Мы сели за стол.

Маргарита была полна прелести, кротости, отзывчивости, и временами я должен был признавать, что не имею права ничего больше от нее требовать; сколько людей были бы счастливы на моем месте; как вергилиевский пастух, я должен был только наслаждаться радостями, которые Бог или, вернее, богини мне давали.

Я старался следовать теориям, которые Прюданс передо мной развивала, и не уступать в веселости моим двум собеседницам; но то, что у них было естественно, у меня было искусственно, и мой первый смех, который их обманывал, был очень близок к слезам.

Наконец ужин кончился, и я остался один с Маргаритой. Она села, по обыкновению, на ковер перед камином и печально смотрела на огонь.

Она задумалась. О чем? Не знаю, я смотрел на нее с любовью и как бы с ужасом, думая о том, что я должен выстрадать ради нее.

– Знаешь, о чем я думаю?

– Нет.

– Я нашла хороший выход.

– Какой выход?

– Я не могу этого открыть тебе, я могу только сказать, какой получается результат. Через месяц я буду свободна, у меня не будет больше долгов, и мы вместе проведем лето.

– И вы не можете мне сказать, как вы этого достигнете?

– Нет, ты должен только любить меня так, как я тебя люблю, и тогда все удастся.

– Вы одна нашли этот выход?

– Да.

– И вы одна приведете его в исполнение?

– На мне одной будет лежать его неприятная сторона, – сказала Маргарита с улыбкой, которой я никогда не забуду, – но мы вместе воспользуемся результатами.

Я невольно покраснел при слове «результаты», я вспомнил о Манон Леско, проживавшей с Дегрие деньги господина Б...

Я встал и ответил немного сухим тоном:

– Позвольте мне, Маргарита, пользоваться результатами только такого дела, которое я предпринимаю и выполняю сам.

– Что это значит?