вошедшего Дяко и отложил бумагу, повернув ее исписанной стороной вниз, снял очки и поднялся, чтобы поздороваться с гостем.

Узнав, что Дяко пришел к Андреа, он сказал:

— По мне, так лучше бы тебе зайти завтра, но раз надо — жди!

Старик явно привык к тому, что к его мнению прислушиваются.

Они сели, и беседа потекла. Кто он такой? Откуда пришел? Зачем ему понадобился Андреа? Эти Будиновы хотели все знать! Не потому, что это действительно было им нужно! Просто, видно, из любезности и еще из той особой подозрительности, какую в эти смутные времена вызывал у них каждый пришелец. Дяко назвал свое имя, сказал, что приехал из Златицы, где учительствует, это и привело его к Андреа.

У них не было причин ему не верить. Так он из Златицы? Отец и сын еще больше оживились. А они родом из Копривштицы, это совсем близко. Он там бывал? У них там родня, одни живы, другие померли — Петко Будин, Цоко Будин...

— Те, что померли, они не померли, их убили, — пустился было в подробности Коста, но отец сразу его прервал и опять заговорил о Златице.

Женда принесла кофе. Вслед за ней, закончив кухонную работу, бесшумно вошла мать — женщина с моложавым лицом. Она сразу взялась за вязанье и только время от времени поднимала голову, чтобы посмотреть то на странного гостя, то на своих. Видно, она привыкла молчать в присутствии мужа.

У гостя вконец испортилось настроение. Дяко чувствовал, что он лишний, что семье пора укладываться спать, притворялся, что не замечает, как хозяева переглядываются, и, хотя не был словоохотлив, ломал себе голову над тем, как бы поддержать разговор.

— Когда шел к вам, сначала не в тот дом попал, — начал он.

— Бывает, — с готовностью подхватил Коста.

— Фасад похожий, вот я и спутал. Стучусь, то есть дергаю за звонок.

— А, это ты про бай Радоев дом! Верно, он похож на наш.

— В одно время строились, их корень тоже из Копривштицы, — пояснил старший Будинов.

Теперь не только Женда и Славейко, но и мать стала внимательно прислушиваться к разговору.

— Так вот, дергаю за звонок — никого. А наверху одни поют, другие играют...

— Это для той графини! — не утерпела Женда.

— Ведь тебе Климент сказал: не графиня она. Американская журналистка! — нетерпеливо поправил жену Коста.

— Хватит! — прикрикнул Слави. — Как пришел в дом, только слышу, что об этой графине... Постойте, никак кто-то идет?

— Не Андреа ли? — встрепенулся Дяко.

Мать поднялась и вышла в галерею. Остальные примолкли и тоже стали прислушиваться.

— Никого нет, — сказала мать, вернувшись в комнату и садясь на свой стул. — Задержался. Не случилось ли с ним чего?

— С ним случится... Знаю я, что с ним случилось, — вскипел старик. — Продолжай! — повернулся он резко к гостю. Его длинные усы подрагивали от бессильного гнева.

Дяко поколебался.

— Так я про тот дом... Ждал я, ждал и вдруг слышу за стеной грозно так: кто тут?

— Это бай Радой! — подсказал Коста.

— И сразу же здоровенные усищи высунулись из какой-то дырки в стене...

— Он!.. Он!.. — закричали наперебой Женда и Славейко.

— А дальше?

— Я его спросил, про кого мне надо... А он — будто я у него денег прошу... «Никакого Андреа здесь нет!» — гаркнул. И ставнем — хлоп!

— Хлоп! — залился смехом Коста. — Представляешь, отец, его в окошке... «Никакого Андреа здесь нет!» — и хлоп... Ха-ха-ха.

— Он, Коста, просто объяснил человеку, — одернул сына Слави, — по-соседски... Ничего тут такого нету.

— Ничего? Ты, отец, за него не заступайся. Он нас любит так же, как мы его...

— Хватит, Коста! Каждый о себе думает. Он теперь графинь принимает, Неду выдает за французского консула. Неужто какой-то там Андреа испортит ему настроение? Радой теперь высоко взлетел, его не тронь!

Слави смекнул, что сам сказал больше, чем следовало перед чужим человеком, вспомнил и про младшего сына, который еще не вернулся, бросил сердитый взгляд на стенные часы и встал.

— Ежели твоя милость решил ждать — жди его. Мы тебя отведем к Клименту — он все равно жжет свет до полуночи. А мы с Костой ляжем, нам завтра с утра товар принимать... Пойди проводи его, сын, да сам там лясы не точи!

Они пошли — впереди Коста с лампой, за ним Дяко, а сзади кругленькая Женда. Но она не дошла с ними до комнаты Климента, а свернула в маленькую залу и впилась жадным взглядом в освещенные окна второго этажа соседского дома.

«Американская графиня» сидела в небрежной позе, закинув ногу за ногу, на одном из знаменитых бай Радоевых венских диванов. На ней было лиловое в светлых полосах платье. Она курила из длинного мундштука — сущая турчанка. Сидевшего подле нее мужчину Женде было видно только наполовину, но она тотчас решила, что это Филипп. Она заметила и руку другого мужчины — эта рука держала бокал с вином и плавно им покачивала.

Второе окно было задернуто тюлевой гардиной. На ней обрисовывались силуэты мужчины и женщины, и Женда (она наблюдала за ними уже не в первый раз) знала, что это французский консул и Неда Задгорская. Они разговаривали, и уже по тому, как держала голову дочка их соседей — прямо, чуть-чуть ее вскинув, как наклонялась она к важному консулу, было сразу понятно, какая она образованная и как долго училась за границей.

— Ах, счастливцы! — вздыхала Женда, глядя издали то на сестру, то на брата Задгорских; она восхищалась ими и завидовала им.

Консул Леге и Неда уединились в передней части гостиной, уставленной заграничной мебелью. Все вокруг них говорило о размахе и достатке Радоя Задгорского и о его похвальном стремлении идти в ногу с жизнью европейских городов, куда он отправлял своих детей, Неду и Филиппа, на несколько лет учиться, да и сам — честолюбивый и предприимчивый торговец — ездил не раз. С потолка свешивалась привезенная сыном люстра с хрустальными подвесками. У стены рядом с массивным дубовым буфетом с гранеными стеклами стояла Недина фисгармония. Радой купил ее дочери, когда она кончила пансион в Вене. Эта фисгармония, если не считать маленьких клавикордов маркизы Позитано, о которых мало кто знал, была в городе единственным инструментом такого рода. На ее лакированной крышке между двух посеребренных подсвечников желтел дагерротип в рамке. С него смотрела своими миндалевидными глазами Зоя Задгорская — мать Неды и Филиппа, скончавшаяся десять лет назад. Там же стояла хрустальная ваза с цветами, со вкусом подобранными утром самой Недой. Она очень любила это занятие — оно отвечало ее природному влечению к прекрасному, и она отдавалась ему со всем жаром своей пылкой натуры.

Неда была стройная, хорошо сложенная девушка, с тонкой талией, подчеркивавшей ее бюст, и красивыми длинными руками. Ее густые темно-русые волосы были убраны по моде — с буклями надо лбом. Даже издали и с первого взгляда ее тонкое лицо поражало своими пастельными красками, нежными, воздушными, и какой-то особенной выразительностью, которая подчеркивалась ее манерой держаться, естественной, порой ребяческой, а в большом обществе — немного скованной.

Консул Леге, хотя и был на двадцать четыре года старше Неды, тоже обладал привлекательной внешностью: высокий, подтянутый, со скупыми, несколько заученными движениями. Его темные волосы, разделенные посередине пробором, серебрились на висках. Одевался он со вкусом, умеренно