распоряжение: — Приведи только отца!

О чем мне говорить с ним? Ну да ладно, по крайней мере смогу его прогнать, ежели язык распускать станет.

Идрис вышел, чтобы привести просителя, а бей, дожидаясь его, устроился на миндере. «А ведь верно, если бы не сын этого чорбаджии, мы, пожалуй, не смогли бы узнать, что доктор Будинов шпион... Аллах! Странный человек. Такой врач — и шпион! Если бы тогда он не приехал, Эсма погибла бы! Какие только чудеса не бывают на свете! Вот от него никак не ждал! Эх, если его поймают, виселицы ему не миновать. Гяуры все одинаковы, — рассуждал Джани-бей, глядя на дымок своего чубука, и вдруг подумал, что давно уже не навещал своей любимой сестры. — Этот баран, ее муж, что-то пересаливает с американкой! А не решил ли он взять ее себе в гарем? Только этого не хватало! Разве мало хлебнула горя Эсма с Кериман, сколько же придется ей пережить, ежели появится еще и третья! Да такая, что всех забьет! — возмущался Джани-бей, хотя у самого в гареме было четыре жены. — Нет, я прижму Амира. Одно дело — просто так, но про гарем и речи быть не может...»

Звук отворяемой двери прервал его размышления.

Вошел Радой. Он был бледен, его ястребиные глаза лихорадочно блестели. Но выражение лица оставалось строгим, полным достоинства. Только рука его слегка дрожала, когда он, приблизившись, нарочно по европейскому обычаю протянул ее Джани-бею. Бей не стал с ним здороваться за руку. Радой сделал вид, что не заметил этого. Он поклонился почтительно, но сдержанно.

— Зачем явился? — нетерпеливо сказал Джани-бей.

— Чтобы пожаловаться, бей-эфенди.

— Что? Пожаловаться?

— Какие-то люди, выдав себя за ваших агентов, арестовали мою дочь.

— Было такое дело, чорбаджия.

— Я не понимаю вас, бей-эфенди.

— Я приказал арестовать ее.

Радой притворно-удивленно развел руками и вперил острый взгляд в начальника полиции.

— Не понимаю... Это какое-то недоразумение!

— Хорошенькое недоразумение! — воскликнул бей. — Если она не скажет, где тот... Ты знаешь, мы женщин вешаем другим способом!

У Радоя подкосились ноги.

— Бей-эфенди! — произнес он глухо. — По правде сказать, я не понимаю, о ком ты говоришь. Кого должна выдать моя дочь? Кто он? Ничего не понимаю, бей!

— Так ли? На, прочти тогда! — Джани-бей схватил со стола и сунул ему в руки какую-то бумагу.

Радой и вправду не понимал, для чего он ему ее дал.

— В сумке ее нашли. Письмо от него. И вот ее дневник. Записывала в него все... Мы его прочитаем. Увидим, чему учат своих дочерей наши богатые подданные...

Радой не видел ни дневника, ничего не видел... Он отвел письмо подальше от своих дальнозорких глаз и стал читать. Он читал, как ненавистный ему Андреа любит его дочь. «Из-за него, подлого, она и попала в тюрьму», — думал он и проклинал Андреа, проклинал ее, и себя, и Джани-бея, и весь белый свет.

— Да ведь на записке и числа никакого нет, — как утопающий за соломинку ухватился он за это. — Прошу прощения, все это скорее детские выдумки, бей... и разве может клочок бумаги быть доказательством их любви... К тому же вам известно, бей-эфенди, что она помолвлена с французским консулом. А это, знаете...

— Знаю, чорбаджия! Знаю даже больше, чем ты думаешь!

«Значит, уже узнали. Но я во что бы то ни стало должен вырвать ее отсюда. Только как, как?» — лихорадочно проносилось в мозгу Радоя.

— И в самом письме-то говорится, что они не виделись, бей. Вот, смотрите! И адреса нет! А раз нет адреса, то, может, кто-то подбросил ей письмецо, — вопреки всему упорствовал он. — Просто так... нарочно от его имени... А она ведь женщина... Вы же их, женщин, знаете, бей-эфенди!..

— Хватит! — грубо оборвал его Джани-бей. — Женщина есть женщина, все они дьявольские отродья. Мы с тобой по-мужски разговариваем... Чего ты выкручиваешься? Это же сын твой нам сказал, что она где-то виделась с ним.

— Мой сын?..

— Ты чего придуриваешься? Сухим из воды хочешь выйти... Да, сын твой сказал, что она ходила к тому... Мы поставили людей, чтобы следили за нею! Если б она нас отвела к тому разбойнику... Но теперь она уже его соучастница, ты можешь уразуметь это? Мы ведем войну, ты что себе думаешь? Теперь она либо все скажет, либо... ты знаешь, какое наказание ждет ее! — угрожающе говорил бей, а под конец так зловеще расхохотался, что у Радоя волосы встали дыбом.

Филипп! Опять Филипп! Радой искал какую-нибудь зацепку, какую-нибудь надежду в своем мозгу, но так и не нашел ни одной мало-мальски обнадеживающей мысли. «Вот оно что произошло! Вот почему Филипп не смеет поднять на меня глаз, — говорил он себе. — Вот до чего он меня довел... А все планы строит — Турция преобразуется. Нет, надо выгнать его из дому! Выгнать взашей и лишить наследства... Ни гроша ему не дам, ничтожество, подлец! Против родной сестры пошел...» Но тут у Радоя возникла мысль о деньгах — деньги всегда отворяли ему все двери. Разве мало османов он подкупал, когда начинались всякие там поборы, пошлины, налоги. И как же это он до сих пор не догадался? Ведь и сюда он шел с тем же намерением — мешочки с золотыми лирами заметно оттопыривали оба кармана его пальто.

— Бей-эфенди! — примирительно, с притворно-угодливым видом сказал он. — Не знаю... не спорю... Но даже если и было что, то это же детская выходка... Все можно уладить.

— Можно, если она скажет, где находится тот! Русские нашу империю хотят заграбастать... Теперь уже нет разницы — мужчина или женщина, все одинаково в ответе!

— А может, она и в самом деле этого не знает, бей... Я хочу сказать... Вот тут у меня сколько-то кругляшей червоных, — сказал он, вытащив из кармана кожаный кошелек, и положил его на стол. — Двести пятьдесят! Сейчас лиры идут по сто девяносто и два гроша, бей! Прибавьте их к назначенной награде... А тут еще столько же, бей, из уважения к вам!

Джани-бей поглядел на деньги, прищурил глаза, взглянул на него.

— Так ты мне их даешь?

— Если пожелаете, они будут вашими, бей-эфенди...

— Оба кошелька?

— И еще столько же принесу! Только отпустите ее... Женщина ведь она... Неразумное существо, что она понимает? Я вам еще принесу, бей.

Лицо Джани-бея побагровело.

— Подкупаешь меня, да?! — заорал он.

«Дал я маху — этот же из оголтелых», — похолодев, подумал Радой.

— Нет, нет, бей, это не подкуп! Я из уважения.

— Подкупить меня хочешь, свинья гяурская! Веру мою хочешь осквернить в такие времена! У нас война не на жизнь, а на смерть.

— Нет, нет, я их заберу.

Взбешенный Джани-бей не слушал его.

— Я вас всех перевешаю... — продолжал орать он. — Деньги, ты мне суешь деньги, что мне мешает их взять у тебя, а? Ах ты свиньи! Я понимаю, понимаю ваши хитрые расчеты! Ты хочешь ее вырвать из наших рук и тем спасти того! Все вы московские агенты! Идрис! Мустафа! — крикнул он, обернувшись к двери, и офицеры, стоявшие за нею, сразу же вбежали в комнату. — Арестовать его!

Радой онемел. Не от растерянности, не от страха — от удивления.

Голос озверевшего Джани-бея гулко отдавался в высоких сводах помещения, перекатываясь от одного к другому над головой Радоя. «Арестовать его! — снова услышал он повторенный эхом злобный крик турка. — Подкуп... гяуры... русские... в Черную мечеть...» Но слова эти все слабее и слабее доходили до его сознания. Больше ничто уже не интересовало Радоя. Он лишь со странным умилением думал, что там его дочь и что он ее увидит.