облокачиваясь на чайный подносъ и нагибаясь къ старику, чтобы вызвать его на объясненіе, — будь откровененъ со мной, дядюшка, не скрывай ничего, если сохрани Богъ встр?тилась какая-нибудь непріятность.

— Н?тъ, н?тъ, н?тъ, — скороговоркой отв?чалъ Соломонъ, — все идетъ, какъ шло, ничего особеннаго, право, ничего! Встр?тилась непріятность, говоришь ты: какая же непріятность?

Вальтеръ съ величайшей недов?рчивостью покачалъ головою.

— Поди ты, толкуй съ нимъ! — сказалъ онъ, — я его спрашиваю, a онъ меня! Послушай, дядя: когда я вижу тебя въ этой хандр?, мн?, право, становится и жалко и досадно, что я съ тобой живу.

Старикъ Соль невольно открылъ глаза.

— Я не шучу, дядюшка. Н?тъ на св?т? челов?ка счастлив?е меня, когда я съ тобой, и при всемъ томъ опять таки повторяю: мн? теперь и жалко и досадно, что я живу зд?сь. Вижу по всему, y тебя есть что-то на душ?, a еще туда же вздумалъ притворяться. Эхъ, ты, дядя Соломонъ!

— Что д?лать, мой милый? По временамъ, ты знаешь, я бываю очень скученъ, должно, какъ и вс? старики.

— Знаешь ли, что я думаю? — продолжалъ Вальтеръ, потрепавъ старика по плечу, — если бы тутъ въ этой комнат? вм?сто меня сид?ла добренькая, тепленькая старушка, твоя жена, разум?ется, твоя кроткая, смирная, ненаглядная сожительница, которая бы знала вс? твои привычки и обычаи, ты бы в?дь не былъ въ такой хандр?, дядя Соломонъ! И разливала бы она чай, и припоминала бы теб? старину, и затянула бы подчасъ п?сенку про старинное житье-бытье… а? не такъ ли? Ну, a я что для тебя сд?лаю? Ты знаешь, я люблю тебя, но все же я только племянникъ, ни больше, ни меньше, да еще вдобавокъ в?треный, легкомысленный мальчишка, которому нельзя и сказать о своемъ гор?. Ну вотъ я вижу ты хандришь, и почему знать? можетъ быть, ужасная тоска давитъ тебя; a какъ теб? помочь? какъ ут?шить тебя? какъ?… закричалъ Вальтеръ, со всего размаху ударивъ по столу, такъ что блюдо слет?ло на полъ и разбилось въ дребезги.

— Валли, добрый мой Валли! — сказалъ Соломонъ, — если бы въ этой комнат?, на этомъ самомъ м?ст? л?тъ за сорокъ съ небольшимъ сид?ла, какъ ты говоришь, ненаглядная моя сожительница, я никогда бы не любилъ ее такъ, какъ тебя, милое дитя мое!

— Знаю, дядюшка, — возразилъ Вальтеръ, — очень хорошо; но жен? ты открылъ бы вс? свои секреты, потому что она ум?ла бы облегчить твою тоску; a я ничего, р?шительно ничего не придумаю, хоть бы размозжить себ? голову.

— Н?тъ, н?тъ, — сказалъ Соломонъ, — что за секреты? y меня н?тъ отъ тебя никакихъ секретовъ!

— Ну, такъ въ чемъ же д?ло, дядюшка? говори, разсказывай. Ну!

Соломонъ Гильсъ еще разъ съ отчаяннымъ упрямствомъ началъ ув?рять, что ничего особеннаго не случилось. Вальтеръ, скр?пивъ сердце, притворился уб?жденнымъ.

— Однако-жъ, дядя Соль, если сверхъ чаянія…

— Да говорю теб?, что ничего н?тъ, р?шительно ничего.

— Очень хорошо, — сказалъ Вальтеръ, — перестанемъ же толковать объ этомъ; мн? пора въ контору. Часа черезъ два я какъ-нибудь увернусь оттуда, и понав?даюсь, что ты станешь д?лать. Только смотри, дядя Соль, если я узнаю, что ты меня обманулъ, такъ ужъ прошу не прогн?ваться: впередъ не пов?рю теб? ни на волосъ, и ужъ никогда ничего не буду говорить теб? о Каркер? младшемъ. Помни это, дядюшка Соломонъ!

Соломонъ Гильсъ, въ знакъ согласія, улыбнулся и махнулъ рукой. Вальтеръ, перебирая въ голов? вс? возможныя, или правильн?е, невозможныя средства къ обогащенію, поб?жалъ въ контору Домби и Сына съ озабоченнымъ видомъ и въ крайне невеселомъ расположеніи духа.

Въ это время недалеко отъ Сити, на углу Архіерейской улицы, жилъ присяжный маклеръ и оц?нщикъ, производившій торговлю подержанной мебелью, которая, какъ водится въ такихъ случаяхъ, разбросана была въ самомъ поэтическомъ безпорядк? по вс?мъ направленіямъ обширной лавки. Дюжины стульевъ приц?плены были къ умывальникамъ, которые сами съ большимъ трудомъ держались за плечи буфетовъ, a буфеты, въ свою очередь, стояли на об?денныхъ столахъ. Все это кувыркалось и таращилось въ разныя стороны съ удивительнымъ эффектомъ. Немного подальше на брачной постели, утвержденной на четырехъ столбахъ, дружелюбно красовались блюда, тарелки, стаканы, рюмки, бокалы, графины и другія принадлежности богатаго пира вм?ст? съ полдюжиной кочергъ и бальной лампой, готовой пролить н?жн?йшій св?тъ любви и братской дружбы на всю веселую компанію. Рядъ оконныхъ гардинъ и великол?пныхъ сторъ, насильственно разлученныхъ съ своими окнами, пріятн?йшимъ образомъ драпировали баррикаду комодовъ, нагруженныхъ маленькими кружками изъ москательныхъ лавокъ, между т?мъ какъ бездомный коврикъ, отторженный жестокой рукой отъ привычнаго паркета и пресл?дуемый въ своемъ несчастьи пронзительнымъ восточнымъ в?тромъ, вздрагивалъ и свертывался въ глубочайшую меланхолію, и, казалось, изъявлялъ душевную симпатію къ раздирательнымъ жалобамъ фортепьяна, терявшаго каждый день по одной струн?, которая передъ посл?днимъ издыханіемъ стонала и выла отъ мучительныхъ предсмертныхъ страданій. Къ довершенію эффекта, м-ръ Брогли накопилъ въ своей лавк? ц?лую коллекцію ст?нныхъ часовъ различной ц?нности и доброты, но вообще съ в?рн?йшимъ ходомъ, хотя теперь ихъ стр?лки остановилисъ, по-видимому, на в?чныя времена вм?ст? съ финансовыми обстоятельствами своихъ прежнихъ хозяевъ, потерявшихъ за одно съ часами и свои дорогія зеркала, которыя теперь въ лавк? барышника безсов?стно отражали со вс?хъ сторонъ ихъ банкротство и разореніе.

Самъ м-ръ Брогли былъ мокроглазый, розолицый, жестковолосый, весьма дюжій мужчина, над?ленный отъ природы значительнымъ запасомъ расторопности и см?тливости, столь необходимыхъ при его гуманическихъ занятіяхъ. Какъ Марій на развалинахъ Кар?агена, возс?далъ онъ на развалинахъ чужого счастья, очень веселый и довольный судьбой, неизм?нно къ нему благосклонной во вс?хъ начинаніяхъ и предпріятіяхъ. По временамъ онъ заглядывалъ въ лавку Соломона понав?даться насчетъ д?лишекъ многоуважаемаго мастера вс?хъ морскихъ инструментовъ, и Вальтеръ вообще зналъ его довольно, чтобы раскланиваться съ нимъ при встр?ч? на улицахъ. Знакомство съ маклеромъ самого Соломона Гильса тоже не простиралось дал?е этой шапочной дружбы, и потому Вальтеръ былъ оченъ изумленъ, когда, в?рный своему об?щанію, заб?жалъ изъ конторы въ лавку и увид?лъ м-ра Брогли; глубокомысленно сидящаго въ гостиной съ руками въ карманахъ.

— Здравствуй, дядя Соль! — сказалъ Вальтеръ, — какъ ты теперь себя чувствуешь?

Старикъ неподвижно сид?лъ на противоположной сторон? стола съ очками на глазахъ (а не на лбу, какъ обыкновенно) и въ глубокомъ раздумьи. При вход? племянника, онъ приподнялъ голову и безмолвно указалъ на маклера. Вальтеръ отороп?лъ.

— У васъ д?ла съ моимъ дядей, сэръ? — спросилъ он?, едва переводя духъ.

— Не безпокойтесь, важнаго ничего н?тъ, — отв?чалъ м-ръ Брогли.

Вальтеръ въ безмолвномъ изумленіи смотр?лъ на маклера и на дядю.

— Вотъ видите ли, — сказалъ м-ръ Брогли, — за вашимъ дядюшкой небольшой должокъ, триста семьдесятъ фунтовъ стерлинговъ съ небольшимъ. Срокъ-то, знаете, прошелъ, и y меня документецъ. Надо съ вашего позволенія вступить во влад?ніе.

— Во влад?ніе! — вскричалъ Вальтеръ, поводя глазами вокругъ комнаты,

— Да, — чжазалъ м-ръ Брогли вкрадчивымъ голосомъ, бросая дружелюбные взоры, — вы не безпокойтесь, пожалуйста. Мы сд?лаемъ теперь опись этимъ вещицамъ, и больше ничего; сами сд?лаемъ, полюбовно и безъ шуму. Вы видите, я пришелъ безъ полиціи — зач?мъ намъ полиція? обойдемся и безъ нея. Вы меня знаете.

— Ахъ, дядюшка! — пролепеталъ Вальтеръ.

— Милый Валли! — сказалъ дядя, — первый разъ Богъ послалъ на меня такое несчастье, a я уже старткъ и всю жизнь прожилъ честно.

Съ этими словами онъ сбросилъ очки, потому что безполезно было скрывать свое волненіе, закрылъ рукой глаза и заплакалъ навзрыдъ, проливая слезы на свой кофейный жилетъ. Вальтеръ, въ свою очередь, первый разъ въ жизни увид?лъ ужасающую картину рыдающаго старика. Онъ оц?пен?лъ и долго не могь произнести ни одного слова.

— Дядюшка, милый дядюшка! — проговорилъ онъ, наконецъ. — Не плачь, о, Бога ради, не плачь!