эту почтенную даму. По-видимому, онъ вовсе на зналъ, что такое скука, если съ такимъ отчаяннымъ вниманіемъ могъ разсматривать м-съ Пипчинъ. Онъ не любилъ и не боялся ея; но ему казалась чрезвычайно зам?чательною ея физіономія. И вотъ онъ сид?лъ, смотр?лъ на нее, гр?лъ руки, и опять смотр?лъ на нее, не спуская глазъ до той поры, пока м-съ Пипчинъ, при всей своей храбрости, не приходила въ крайнее зам?шательство отъ этого взгляда. Однажды, когда они остались одни, м-съ Пипчинъ спросила, о чемъ онъ думаетъ.

— О васъ, — отв?чалъ Павелъ безъ мал?йшаго зам?шательства.

— Что-жъ ты обо мн? думаешь, мой милый? — спросила м-съ Пипчинъ.

— Я думаю, что вы, должно быть, ужъ очень стары, — сказалъ Павелъ, — сколько вамъ л?тъ?

— Объ этомъ ты не долженъ спрашивать, — сердито отв?чала почтенная дама, озадаченная совершенно неожиданнымъ вопросомъ, — впередъ не см?й говорить такихъ вещей.

— Это почему? — спросилъ Павелъ.

— Потому, что это неучтиво, — сказала брюзгливо м-съ Пипчинъ.

— Неучтиво? — повторилъ Павелъ.

— Да, неучтиво.

— A вотъ Виккемъ говоритъ, что неучтиво ?сть горячіе котлеты и поджареный хл?бъ, между т?мткакъ другіе ?дятъ черствыя булки, — отв?чалъ Павелъ съ наивнымъ видомъ.

— Твоя Виккемъ, — возразила м-съ Пипчинъ, побагров?въ отъ ярости, — злая, безстыдная, наглая бестія. Ахъ она негодница!

— Что это такое? — спросилъ Павелъ.

— Много будешь знать, скоро состаришься, мой милый, — отв?чала м-съ Пипчинъ. — Вспомни исторію о несчастномъ мальчик?, котораго до смерти забодалъ б?шеный быкъ за то, что тотъ безпрестанно д?лалъ вопросы.

— Какъ же б_?_ш_е_н_ы_й быкъ, — сказалъ Павелъ, — могъ узнать, что мальчикъ д?лаетъ вопросы? Никто не подойдетъ къ быку, если оиъ взб?сился, и не станетъ ему ябедничать.

— Такъ ты не в?ришь этой исторіи? — спросила м-съ Пипчинъ съ величайшимъ изумленіемъ.

— Не в?рю, — сказалъ Павелъ р?шительнымъ тономъ.

— Ну, a если быкъ этотъ былъ не б?шеный? — возразила м-съ Пипчинъ, — неужели ты и тогда не пов?рилъ бы?

Такъ какъ Павелъ еще не разсматривалъ вопроса съ этой стороны, и основалъ свои заключенія только на предположенномъ б?шенств? быка, то на этотъ разъ онъ счелъ себя поб?жденнымъ и замолчалъ. Но въ ту же минуту онъ началъ сравнивать, вникать, соображать и устремилъ такой пытливый взоръ на свою собес?дницу, что м-съ Пипчинъ заблагоразсудила удалиться и выждать, пока онъ забудетъ объ этой матеріи.

Съ этого времени какаято странная притягательная сила увлекала м-съ Пипчинъ къ маленькому Павлу, точно такъ же, какъ Павелъ чувствовалъ неотразимое притяженіе къ ней самой. Она начала сажать его рядомъ подл? себя y камина, и онъ располагался въ углу между м-съ Пипчинъ и каминной р?шеткой, такъ что маленькое лицо его совершенно поглощалось чернымъ фланелевымъ платьемъ. Въ этой позиціи онъ, казалось, еще пристальн?е началъ изучать каждую черту, каждую морщинку на лиц? своей сос?дки и съ такой проницательностью всматривался въ одинокій с?рый глазъ ея, что м-съ Пипчинъ иногда принуждена была закрывать его совс?мъ и притворяться спящею. У м-съ Пипчинъ былъ еще старый черный котъ, который тоже располагался всегда y камина, мурлыкалъ самымъ эгоистическимъ образомъ и свир?по моргалъ глазами на огонь до т?хъ поръ, пока р?сницы его не принимали форму восклицательныхъ знаковъ. Когда вся эта компанія вечеркомъ усаживалась y камина, м-съ Пипчинъ — не въ обиду будь ей сказано — чрезвычайно была похожа на старую в?дьму, a Павелъ и черный котъ представлялись служащими ей духами, и посл? этого никто бы не удивился, еслибы вс? они въ бурную ночь вдругъ выскочили черезъ трубу для своихъ воздушныхъ похожденій.

Этого однако жъ никогда не случалось. И котъ, и Павелъ, и м-съ Пипчинъ находились каждыя сутки на своихъ обыкновенныхъ м?стахъ, въ обыкновенныхъ позахъ, вс? здравы и невредимы. Изб?гая сообщества маленькаго Байтерстона, Павелъ продолжалъ изучать и м-съ Пипчинъ, и кота, и огонь, какъ будто эти предметы были для него волшебными книгами въ трехъ томахъ, откуда онъ почерпалъ подробныя св?д?нія относительно некромантіи.

М-съ Пипчинъ составила свой особый взглядъ на странности Павла, взглядъ весьма неут?шительный, соотв?тствовавшій ея бол?зненной хандр?, усиленной постояннымъ созерцаніемъ сос?днихъ трубъ изъ своей комнаты, шумомъ в?тра и вообще пошлостью, или, какъ сама она выражалась, скаредностью ея повседневной жизни. Соображая вс? предшествовавшія обстоятельства, она вывела самыя печальныя заключенія на счетъ м-съ Виккемъ, и приняла на первый случай строгія полицейскія м?ры, чтобы ея 'собственная бестія' — такъ вообще величала она прислугу женскаго пола — ни подъ какимъ видомъ не сообщалась съ этой негодяйкой. Чтобы в?рн?е достигнуть этой ц?ли, она не пожал?ла времени для тайныхъ наблюденій изъ-за дверей: скрываясь въ этой засад?, она выжидала минуту, когда 'бестія' подойдетъ къ комнат? Виккемъ, и потомъ вдругъ выб?гала на открытую сцену съ огромнымъ запасомъ энергическихъ ругательствъ и укоровъ. Но, къ несчастью, эту м?ру никакъ нельзя было распространить на племянницу Беринтію, которая, по своимъ разнообразнымъ и многосложнымъ должностямъ, съ утра до ночи обязана была ходить по вс?мъ угламъ и закоулкамъ обширнаго «замка». Берри могла говорить и съ м-съ Виккемъ.

— Какъ онъ хорошъ, когда спитъ! — сказала однажды Берри, поставивъ ужинъ для м-съ Виккемъ и останавливаясь передъ постелью маленькаго Павла.

— Б?дненькій! — со вздохомъ произнесла м-съ Виккемъ, — хоть бы во сн?-то Богъ послалъ ему красоту!

— Да онъ хорошъ, когда и не спитъ, — зам?тила Берри.

— Ахъ, н?тъ, н?тъ! Онъ, что называется, какъ дв? капли воды, Бетси Джанна моего дяди, — сказала м-съ Виккемъ.

Берри съ недоум?ніемъ взглянула на собес?дницу, никакъ не понимая, что за связь между Павломъ Домби и Бетси Джанной, какой-то родственницей м-съ Виккемъ.

— Вотъ видите ли, — продолжала м-съ Виккемъ, — жена моего дяди умерла точь-въ-точь, какъ его маменька. Дочь моего дяди точь-въ-точь, какъ м-ръ Павелъ, начала тосковать, сохнуть, чахнуть, такъ что я вамъ скажу…

— Что такое? — спросила Берри.

— Да то, что я никогда въ св?т? не согласилась бы переночевать одна съ Бетси Джанной, — сказала въ страшномъ волненіи Виккемъ, — ни за что, хоть осыпь меня золотомъ съ ногъ до головы!

Миссъ Берри натурально спросила, — почему же н?тъ? Но м-съ Виккемъ, в?рная принятой метод?, безъ всякаго зазр?нія сов?сти продолжала таинственную р?чь:

— Бетси Джанна, скажу я вамъ, была самымъ тихимъ, кроткимъ ребенкомъ. Ужъ смирн?е Бетси ребенку быть нельзя. Джанна вытерп?ла вс? д?тскія бол?зни, вс? до одной. Судороги были для нея нипочемъ, то же, наприм?ръ, что для васъ угри.

Миссъ Берри невольно вздернула носъ.

— И вотъ, — продолжала Виккемъ, понизивъ голосъ и съ н?которой боязнью озираясь вокругъ комнаты, — покойница мать Бетси Джанны задумала съ того св?та нав?щать свою дочку… да и какъ нав?щать! Колыбелька-то, знаете, виситъ, a она, покойница, такъ и юлитъ, такъ и юлитъ! Ужъ какъ это она д?лала, и когда она это д?лала, и узнавалъ ли ребенокъ свою мать, сказать вамъ не могу, a то нав?рно знаю, что Бетси Джанна частенько вид?ла свою мать. Вы можете, пожалуй, сказать, что все это вздоръ, что я все это выдумываю; говорите, сколько угодно говорите, я не обижусь. Я даже сов?тую вамъ считать все это вздоромъ: вы будете спокойн?е въ этомъ прокл… извините меня… въ этомъ проклятомъ кладбищ?, гд? мы живемъ съ съ вами, миссъ Берри. Павлу, кажется, что-то пригрезилось. Потрите ему спину, миссъ Берри.

— Стало быть, вы думаете, — сказала миссъ Берри, слегка погладивъ по спин? маленькаго Павла, — что и къ нему также приходила его матушка?

— Бетси Джанна, — возразила м-съ Виккемъ торжественнымъ тономъ, — высохла, что называется,