— Как почему? — пожал плечами Джо. — Человеческая природа. Природа государства. Власти. Подозрительность, боязнь, алчность. Черчилль считает, что США преуменьшают значение Британии в Южной Азии, стараются его еще больше ослабить, привлекая на свою сторону китайское население, которое настроено совершенно проамерикански — учитывая опыт Чан Кай Ши. И что начинают делать британцы? — Он усмехнулся. — Они организуют районы для интернированных. Концлагеря, говоря просто. Для тысяч нелояльно настроенных к Британии китайцев. Их обвиняют в саботаже и пропаганде. Черчилль настолько…

— Погоди, ты что же, говоришь о том, что он еще у власти? Но ему тогда уже должно быть лет девяносто?

— Вот в этом-то британская система Америку и уела! У тех же президенты меняются в крайнем случае через восемь лет. И неважно — хороший он или плохой. Восемь лет и — освобождай место. А Черчилль остается. После Тагвела у американцев не нашлось никого, кто мог бы сравниться с Уинстоном. Сплошные ничтожества, хлюпики. А Черчилль с возрастом становился все более властным. К шестидесятым годам он уже словно какой-нибудь древний властелин Центральной Азии. И никто не смеет перейти ему дорогу. У власти он уже двадцать лет…

— О господи… — пробормотала Джулиана и еще раз взглянула в книгу, чтобы удостовериться в правоте слов Джо.

— Вообще-то это правильно, — продолжил тот. — Черчилль был единственным толковым английским политиком за всю войну. Кто знает, чем бы дело кончилось, если бы его не поперли. Но я так скажу: лидер не может быть лучше своего государства. Это нацистский «принцип вождей»: у народа тот вождь, какого он себе заслужил. В этом наци совершенно правы. Даже Абендсену не остается ничего другого, как это признать. А так… Разумеется, что Америка осуществила экономическую экспансию после победы над Японией — им перешел весь гигантский японский рынок в Азии. Но всего этого мало, это не дает духовности. И британцам ее было неоткуда взять. У них идеи не было, идеи. Эти страны порабощены плутократией, там всем деньги заправляют. Если бы они и в самом деле победили, то дальше бы стали думать только о том, как бы нажиться еще больше. Абендсен врет — не было бы никаких социальных реформ, не было бы никакой помощи слаборазвитым странам. Англосаксонские богатеи на это бы не пошли ни за что в жизни.

«Он рассуждает как настоящий фашист», — подумала Джулиана.

Джо, похоже, по выражению лица сообразил, о чем она думает. Замедлил ход машины, полуобернулся и взглянул на Джулиану.

— Послушай, я никакой не интеллектуал, фашизму такие не нужны. Все, что требуется в жизни, — действовать. Сначала действие, а уж теории — потом. Они сами появятся, когда будет нужно. Что от нас требует наше корпоративное государство? Того, чтобы мы включались в ход истории. В общественные действия. Понимаешь? Джулиана, я тебе объясню, в чем тут дело. — Тон его стал почти умоляющим, чуть ли не просящим. — Пойми, все эти империи, выстроенные на золоте, они давно прогнили. И Британия, и Франция, и Америка, хотя та, конечно, просто сборище сукиных сынов, никакая не империя. Но все равно она тоже опирается на деньги. Души у них всех нет. Потому и будущего у них не было. Нет роста. А наци — да, это толпа уличных головорезов. Я согласен. Ты тоже?

Она едва не улыбнулась — его итальянская страсть к жестикуляции начинала брать верх над необходимостью разговаривать и вести машину.

— Абендсен рассуждает так, словно самым важным на свете могло быть то, кто именно победит: Америка или Британия!

Что за дерьмо! Какая в этом историчность? Одно отсюда взял, другое — оттуда. Понахватал кусков из разных мест и все склеил. Ты хоть читала, что писал Дуче? Это воистину вдохновенно. Он замечательный человек. Прекрасный писатель. И он объясняет ту реальность, что стоит за всяким событием. Вот реальная причина войны: старое желает уничтожить ростки нового. Деньги — вот потому-то наци совершенно зря припутали сюда еще и еврейский вопрос, — деньги против коллективного духа масс, того, что немцы называют Gemeinschaft — народность. Коммунисты были близки к этой идее со своими Советами. Вот только они завязли имперскими амбициями в духе своего Петра Великого, поставили социальные преобразования на службу панславизму.

«Он говорит словно Муссолини, — подумала Джулиана. — Один к одному».

— Зверства нацистов — это трагедия, — сказал Джо и замолк, занятый обгоном какого-то грузовика. — Но за перемены всегда платит проигравший. Ничего в этом нет нового. Точно так же было и с французской революцией, точно так же, когда Кромвель выступил против ирландцев. Вот только у немцев в крови слишком много философии и слишком много театральности в характере. Все эти их шествия… а настоящего фашиста ты никогда не увидишь разглагольствующим. Он действует — как я. Ты поняла?

— Господи, — расхохоталась она. — Да ты же болтаешь со скоростью миля в минуту!

— Я же объясняю тебе фашистскую теорию действия! — заорал он в крайнем возбуждении.

Ответить Джулиана не могла, так все это нелепо и забавно выглядело.

Но сидевший рядом забавным положение не счел. Лицо его побагровело, вены на лбу набухли, казалось, его сейчас начнет трясти. Он снова запустил пятерню в волосы и принялся елозить по голове с таким остервенением, словно хотел содрать с себя скальп. Не говорил ни слова, только зло глядел на Джулиану.

— Не сердись на меня, ладно? — попросила она.

Мгновение ей казалось, что он вот-вот ее ударит, он даже отвел руку в сторону… Нет, он хмыкнул, протянул руку к приемнику и включил его.

Они ехали дальше. Из приемника лилась какая-то оркестровая музыка, шуршали помехи. Джулиана еще раз попыталась сосредоточиться на книге.

— Ты права, — сказал Джо после долгого молчания.

— В чем?

— Дважды битая Империя. И вождем в ней — клоун. Ничего удивительного, что после войны мы получили кукиш с маслом.

Она похлопала его по руке.

— Джулиана, мы ведь живем словно в потемках, — сказал он. — Ты чувствуешь? Нет на свете ничего истинного, ничего надежного. Правда?

— Похоже на то, — отрывисто ответила она и продолжила читать.

— Британцы побеждают, — сказал Джо, обнаружив, что она снова взялась за чтение. — Сэкономлю тебе время. Америка клонится к упадку, британцы повсюду ее теснят, осуществляют экспансию, перехватывают инициативу. Вот тебе и вся история.

— Надеюсь, в Денвере нам будет весело, — произнесла она, захлопнув книгу. — Тебе отдохнуть надо. Хочу, чтобы ты отдохнул. «Если тебе не удастся это сделать, — подумала она, — ты просто разлетишься на тысячу кусочков. Взорвешься, как котел с паром. А что тогда со мной будет? Как я обратно доберусь? Или улизнуть от тебя сразу же? Но мне хочется обещанного праздника. Не хочу опять оказаться обманутой. Столько раз уже обманывали прежде. Кто угодно».

— Мы постараемся, чтобы нам было весело, — кивнул Джо. — Слушай… — Он замолчал, изучая ее… выражение его лица было каким-то странным. — Ты, похоже, слишком уж увлеклась этой книжкой, «Саранчой»… Как ты думаешь, человек вроде этого Абендсена… он письма получает? Ему же, наверное, многие пишут, книгу расхваливают, может быть, даже к нему ездят?

Она тут же поняла, что он имеет в виду.

— Джо! — Туда же всего сотня миль?!

Глаза обоих загорелись, Джо улыбнулся ей: он снова выглядел веселым, без тени тревоги на лице.

— Можем! — Джулиана хлопнула в ладоши. — Ты так прекрасно водишь, что для тебя эти сто миль!

— Да… — покачал головой Джо. — Но я не думаю, что к знаменитому человеку пускают всех подряд. Вряд ли.

— Но почему бы не попытаться? — Она схватила его за плечо в крайнем воодушевлении. — Ну, пошлет обратно, так что же? В самом крайнем случае. Ну пожалуйста!