— Угу, — буркнула она, продолжая читать.
— Это правда, что там были шикарные театры? Я где-то об этом слышал. А сейчас с ними, как со всей киноиндустрией, — все в Берлине. За те тринадцать лет, что я провел в Нью-Йорке, там не было ни одной стоящей премьеры. Ни музыкальной, ни драматической, только это вот…
— Не мешай мне читать, — разозлилась Джулиана.
— И то же самое с издательствами, — не унимался Джо. — Теперь все это делается в Мюнхене. В Нью-Йорке только печатают. Одни только типографские станки работают, а ведь до войны Нью-Йорк был мировым центром книжного дела. Так, по крайней мере, считается.
Зажав уши руками, Джулиана попыталась с головой уйти в чтение и не слушать беспрерывно болтавшего спутника. Она добралась до той части
«…Только техническая смекалка янки и их производство, ориентированные на массовый выпуск любой продукции: в Детройте, в Кливленде, в Чикаго — что за волшебные названия! — только они могли исполнять эту гигантскую работу и организовывать поток однодолларовых (в китайских долларах) комплектов телевизионных приемников в каждую деревню Африки, в самые что ни на есть медвежьи углы Востока. И когда этот комплект попадал в руки какому-нибудь сметливому юноше, измучившемуся в ожидании помощи, которую может предоставить Америка, тот собирал нехитрое устройство инструментами, также входившими в комплект, подсоединял небольшое — размером с мыльницу — устройство питания, и телевизор начинал работать. И что же он принимал, и что же появлялось на экране? Столпившиеся перед экраном обитатели деревни, стар и млад, они видели на экране слова. Инструкции. Как выкопать глубокий колодец. Как очистить воду. Как вылечить больных… Наверху, над всем миром, плыла искусственная американская луна, и она передавала, несла во все концы света помощь всем жаждущим… алчущим массам Востока…»
— Ты подряд читаешь, — спросил Джо, — или пролистываешь?
— Чудесно, — отозвалась Джулия. — Они посылают миллионам азиатов не только советы, но еще и продукты.
— Да уж, — усмехнулся Джо, — воистину, благотворительность, не знающая границ.
— Именно. Новый курс президента Тагвела по повышению жизненного уровня масс. Вот послушай:
«…Чем был Китай раньше? Жалким, нуждающимся краем, всем своим существом тянущийся к Западу. Его великий демократический Президент Чан Кай Ши провел страну через годы войны к Десятилетию Перестройки. Но для Китая это была не обычная перестройка, потому что бескрайняя страна и не была еще застроена по-настоящему, продолжая лежать в своем многовековом сне. Она была обязана проснуться, оглядеться и обнаружить, ощутить себя в современном мире с его реактивными самолетами и атомной энергией, автобанами, заводами и лекарствами. Откуда же раздался тот громовой удар, что пробудил наконец гиганта? Чанг знал об этом еще со времен войны с Японией. Из Америки, из Соединенных Штатов. И в 1950 году американские техники и инженеры, учителя и врачи, агрономы… словно неизведанная ранее новая форма жизни, они появились в каждой провинции, в каждом уезде…»
— Ты понимаешь, что он сделал?! — прервал ее чтение вслух Джо. — Он же взял все лучшее, что было в нацизме, его социальную ориентацию, взял часть программы Организации Тодта и экономические выгоды, которые мы получили благодаря Шпееру. Вот он и новый курс Тагвела! А худшее — СС, расовые чистки, всякое такое — он в стороне оставил. Но это же чистой воды утопия! Ты полагаешь, если бы союзники выиграли, они смогли бы этот «новый курс» осуществить? Устроить весь этот подъем экономики, произвести все эти перемены? Как бы не так! Он же на деле рассуждает о форме государственного синдикализма, о корпоративном государстве — что-то вроде того, что имел в виду Дуче. И заявляет: вы бы имели все самое хорошее и ровным счетом ничего плохого.
— Дай мне дочитать, — огрызнулась Джулиана.
Он пожал плечами и принялся что-то бубнить, но Джулиана не обращала на него внимания, вновь углубившись в книгу. Только читала теперь уже про себя.
«…И эти рынки, гигантские, ненасытные. По сути, именно китайцы и выстроили гигантские заводы в Детройте и Чикаго. Нужды огромной страны не удовлетворишь и в сто лет, за сотню лет не завалишь страну кирпичом, стальными слитками, одеждой, пишущими машинками, консервированной кукурузой, каплями от насморка. К шестидесятым годам американский рабочий стал жить лучше всех в мире, и все благодаря тому, что называлось „режим наибольшего благоприятствования“, которым обладала Америка в любых связях с Востоком. США увели свои войска из Японии, они никогда не оккупировали Китай, но тем не менее ни Кантон, ни Токио, ни Шанхай не покупали ничего у британцев, только у Америки. И с каждой такой покупкой американский работяга — из Балтимора или Лос-Анджелеса, из Атланты — становился еще богаче, клал в свой карман еще один кусочек „просперити“, процветания.
В Белом доме уже думали, что цель достигнута: вскоре в небо взовьются исследовательские корабли — они взлетят к звездам и увидят оттуда Землю без ее вечных спутников: голода, болезней, войн, невежества. Подобные же действия Британии привели к подобному же изменению жизни в Индии, Бирме, Африке, на всем Среднем Востоке. Заводы Рура и Манчестера, Саара, нефть Баку… все складывалось, сплавлялось в сложной, но эффективнейшей гармонии, обитатели Европы были в восторге от того, что…»
— Думаю, они должны править миром, — сказала Джулиана, оторвавшись от книги. — Британцы всегда были лучше всех.
Джо ничего не ответил, хотя она и подождала его реакции. Не дождавшись, снова уткнулась в книгу.
«…Было реализовано наполеоновское предвидение: рациональная однородность различных этнических течений, разрывавших Европу начиная с последних дней Древнего Рима. Реализовалась идея Карла Великого: христианство объединило вокруг себя весь мир и принесло миру гармонию. Но оставался еще один источник печали… Сингапур.
В малайских землях всегда жило множество китайцев. Большинство их принадлежало к деловым кругам, и именно эта деловая и процветающая буржуазная прослойка видела в американском администрировании Китая лучший вариант отношения к тем, кого называли туземцами. В странах же, находившихся под Британией, представители цветных рас были выключены из жизни общества. Их не допускали в клубы, в отели, в лучшие рестораны. В трамваях и поездах им приходилось ездить на специально отведенных местах. И, как в совсем давние времена, они были ограничены в выборе места жительства в городах. Все эти люди знали — по разговорам, из газет, — что в Америке подобного не существует уже с начала пятидесятых. Что белые и черные живут и работают вместе не только на Севере, но и в самых заброшенных деревеньках Юга. Вторая мировая покончила с расовой дискриминацией…»
— И что, тут все и началось? — спросила Джулиана.
Он кивнул, продолжая следить за дорогой.
— Расскажи, что там было дальше, — попросила она. — Скоро уже Денвер, мне дочитать не удастся. Так что же, Америка и Британия начинают воевать за то, чтобы управлять миром?
— В чем-то это неплохая книга, — произнес наконец Джо. — Он хорошо разработал некоторые детали: Тихий океан отходит Америке — точно так же, как у нас Восточная Азия оказывается зоной общих интересов и совместного процветания. Россию они делят. И так проходит лет десять. А потом, разумеется, начинаются проблемы.
— Почему «разумеется»?
