Рашен сделал неопределенное движение глазами.

— Какой-то сраный Рабинович его пожалел, и он уже счастлив! — заявил Боровский в пространство. — И всех уже простил!

— Был у нас такой писатель Лео Толстоу, — сказал Рашен. — Я, правда, его не читал, но читал о нем. Этот деятель так отчаянно пропагандировал христианское всепрощение, что ему запретили в церковь ходить. В итоге он проиграл свою войну и помер совершенно один, старый и больной.

— Это вы к чему? — не понял Боровский.

— К тому, что сейчас об общественном благе печется Совет Директоров. И если появится кто-то, кто болеет за общество еще сильнее, его с Земли вышибут. Ты хочешь помирать в одиночестве, Жан-Поль?

— Я, — сказал Боровский гордо, — никогда не помру в одиночестве.

— Еще бы! — усмехнулся Рашен. — Вас, евреев, как тараканов.

— Да идите вы! Я не об этом…

— Знаю, Жан-Поль, — сказал Рашен очень мягко. — Я просто хотел объяснить, что, если мы ввяжемся в драку, у нас не будет права на проигрыш. Группа F все еще очень сильна. Война с нами подорвет земную экономику. Неважно, кто победит, мы или Совет Директоров, там, внизу, развалится все. И при нынешнем общественном устройстве Земля просто не выживет. А если выиграем мы — что мы будем делать, Жан-Поль? Мы обязаны предложить людям пути выхода из кризиса. Обязаны все разрушенное перестроить по-новому. Мы взвалим на свои плечи руководство огромным миром. Но куда мы его поведем? Есть у тебя позитивные идеи на этот счет? Экономическая программа? Политические лозунги? Идеологическая база?

— У меня есть очень большое желание сделать людей свободными от монополий. И нечего вешать мне лапшу на уши. На хрена нам лозунги? Народ сам разберется.

— Народ сам не может ничего, — отрезал Рашен. — Его за последние сто лет до такой степени развратили, что он теперь может только жрать и трахаться. За него же все решают! Абсолютно все! Ни о чем не надо думать! Я однажды прикинул: отчего в космосе так много толковых и сообразительных людей. Знаешь, отчего? Здесь нужно тренировать мозг, если хочешь остаться в живых. А на Земле это уже ни к чему.

— Так заставьте их! — крикнул Боровский. — Вы сами говорили — от войны там все развалится! Тогда им придется думать, чтобы выжить!

— Честно говоря, я в них не верю, — сказал Рашен. — Не потянут они. Мозг у них давно атрофировался.

— Вы их просто мало знаете, шеф.

— Ты их, что ли, хорошо знаешь?

— Ну… Все-таки нас, евреев, как тараканов. У меня большой круг общения.

— И что?

— Да говорю я вам — справятся они!

— Ох, мама! Слушай, Жан-Поль, ну что ты меня, усталого старика, все на подвиги склоняешь?

— А вам что, драйвер, — спросил Боровский, неприязненно морщась, — вдруг понадобился для подвига серьезный повод?

— То есть?

— Сколько вас помню, вы о себе меньше всего думали. В основном для других старались.

— Ну это ты загнул.

— А как вы с экипажами работали? Да ребята молятся на вас! Вы же их настоящими людьми сделали!

— Молиться вредно, — заметил Рашен. — От этого становишься инфантильным. А насчет экипажей ты неправ. Хороший экипаж — залог выживания корабля в бою.

— Это вы себя убеждаете! — рассмеялся Боровский. — Врете и сами не понимаете, как врете! Я-то вижу! Я ведь не слепой…

— Ты страшно наглый, коммандер Боровский. Нести какую-то чушь перед целым адмиралом…

— Слушайте, вы, — сказал Боровский, подаваясь к Рашену вплотную, — целый адмирал! Совет Директоров подставил вас, чтобы сместить. Они Дядю Гуннара загнали в отставку без малейших проблем! А вас, всего-то командира бригады, вынуждены были подставлять. Потому что у вас репутация. У вас реноме. Земля считает, что вы рыцарь. И я уверен, она пойдет за вами, если вы будете тверды. Все, я сказал. Разрешите идти?

Некоторое время Рашен молча жевал губу.

— Знаешь, кто предложил дать боевым кораблям имена литературных героев? Не настоящих героев, а придуманных? — спросил он наконец.

— Какой-то умный еврей. Я забыл фамилию, это же было сто лет назад.

— Ты понимаешь, зачем это было сделано?

— Конечно. Чтобы подтвердить отказ Земли от прошлого. Забыть все дурное, что осталось позади. Религии мы стерли, потому что из-за них была Заваруха и была Полночь. А из литературы уцелела только чистая романтика да фантастика, потому что остальные книги несли в себе злобу и ненависть. Я согласен с этой идеей, драйвер. Недаром мы и через сто лет так живем.

— Неправильно живем, как ты сам заметил.

— Вы меня не сбивайте, шеф. Я, например, горжусь тем, что наш «Тушканчик» на самом деле — «Пол Атридес».

— Пол Атридес установил во Вселенной мир. Но для этого ему пришлось развязать войну, которая уничтожила десять миллиардов человек. Он был потомственный аристократ, король, и для него это было нормально. А для нас…

— Мы офицеры, шеф. Для нас это тоже нормально.

— Да ни хрена это не нормально!!! — взорвался Рашен. — Не хочу я со своими воевать!

— А придется, — сказал Боровский. — Начнем со своих, а кончим чужими. Иначе никак. Снимите розовые очки, драйвер. Когда мы придем к Земле, нас ждет бой. Не простит нас Совет Директоров. И в чужую угрозу он не поверит. Будет драка. И придется в ней победить. Ничего нового, привычное дело.

Рашен молча уронил голову на грудь.

— Так я пошел? — спросил Боровский, вставая со стола.

— Выпить принеси, — сказал Рашен очень тихо. — Пожалуйста.

Средний боевой корабль серии 100 «Пол Атридес» был на полпути к Земле, когда прямо у него перед носом возникла блестящая кривая штуковина, совершенно не похожая на звездолет. Не сообрази Рашен, что это, «Тушканчик» протаранил бы сие загадочное явление в момент. Одно дело — рассматривать чужака на картинке, и совсем другое — когда он вдруг появляется у тебя на обзорном экране. В первую очередь ты не веришь, что это правда. Когда впереди серебристо замерцало и среди тусклых сполохов нарисовался чужак, Ива, сидевшая за пультом навигатора, первым делом потянулась к лицу протереть глаза. Немного странная реакция для опытного астронавта, у которого застегнута усилительная маска.

Да и прочие, кто был в ходовой рубке, до того обалдели, что толку от них оказалось чуть.

А до удара носом осталось секунд тридцать. По космическим меркам все равно что ноль. Уйти от столкновения никаких шансов. «Тушканчик» хоть и числился в реестре Адмиралтейства «средним боевым планетолетом», но все равно был для таких резких маневров чересчур здоров. Вздумай Ива повернуть, круизер принял бы чужого бортом, где-то в миделе, как раз напротив основных помещений рабочей зоны. Про такие удары говорят: «Ну-ка, замени корабль». Впрочем, тупой нос круизера тоже не был рассчитан на таранные атаки. Колотиться о врага мордой не так опасно для экипажа, как боком, но с выхлопными отверстиями носовых батарей можно проститься.

В момент контакта «Тушканчик» шел неподалеку от секретного информационного бакена группы F. Чтобы попасть к нему, понадобился небольшой крюк, но этот маршрут заказал Боровский. Дотошный старпом вспомнил, что бакену пора делать осмотр, и упросил Рашена слегка изменить курс. Рашен, который после беседы с Рабиновичем все еще пребывал в меланхолии, разрешил. Похоже, он рад был теперь любой задержке в пути. «Тушканчик» слегка забрал влево, прошел вплотную от бакена, и Боровский как раз, удовлетворенно хмыкая, разглядывал его в сканер-телескоп, когда приключение началось.

Рашен сидел на обычном своем месте, чуть позади и выше старшего навигатора, когда взвыла сирена опасного сближения. С этого момента время в ходовой рубке спрессовалось, и все, что произошло дальше, заняло меньше чем полминуты. Никто в рубке, принимая решения, не раздумывал. Астронавты просто спасали корабль.

Это было совсем не похоже на космический бой. А вот на дружный жест отчаяния тянуло вполне.

Услышав сирену, адмирал встрепенулся, поднял глаза на обзорный экран и заорал:

— Фо-о-окс!!!

Самая правильная команда, если не уверен, что твои орудия готовы к стрельбе. Впрочем, Рашен и так знал, что накопители сейчас пусты. Он просто надеялся, что бомбардир чего- нибудь придумает.

Таращившийся на чужого круглыми глазами Фокс очнулся и взвыл:

— Не-е-ет!!!

Головной лазер «Тушканчика» выводился на режим около двадцати секунд. Как раз к тому моменту, когда нос круизера воткнется в чужого. А бить с нулевой дистанции по загадочному судну, характеристики которого неизвестны, представлялось Фоксу не лучшей идеей. Чужой мог от попадания рвануть похлеще китайской водородной бомбы над Нью- Йорком.

И тогда Рашен крикнул:

— Кенди! Сжечь его!!!

Ива, не раздумывая, воткнула пальцы в «доску». Кормовые отражатели мгновенно погасли. Круизер натужно взвыл, оттолкнулся от пустоты боковым выхлопом с носа, тяжко содрогнулся и яростно пнул космос в противоположную сторону с кормы. Теоретически подобный маневр был возможен: маневровые двигатели «сотки» развивали огромный упор. Но выяснить на практике, хватит ли его для таких фокусов, до сих пор никто не решался. Во-первых, незачем было, во-вторых, уж больно жалко корабли.

Упора хватило. Более того, бессовестно вздрюченный «Тушканчик» не пошел винтом и не закувыркался. Он просто встал на уши, как его и просили. На полном ходу круизер перевернулся задом наперед. И снова врубил полный.

И будто с размаху ударился о стену.

Над головой Рашена пронеслось чье-то тело и с треском впаялось в обзорный экран. Это вышибло из кресла связиста, не пристегнутого в нарушение инструкции.

У Рашена потемнело в глазах, и он судорожно зажмурился. Оптика уже переключилась на кормовые объективы, но все равно четко по центру экрана красовался распластанный астронавт, заслоняя чужого, который сейчас оказался прямо в сердце маленького солнца.

«Тушканчик» летел кормой вперед, и в недрах круизера с треском сыпались переборки. Их сломало еще первым ударом двигателей, а сейчас они уже просто разлетались в клочья.

Рашен с закрытыми глазами мучительно подсчитывал, сколько людей внутри корабля находилось к моменту кувырка в свободном движении.

В наушниках стоял многоголосый крик боли.

Ива резко убрала тягу. Ошпаренный чужак уже проскочил точку наивысшей температуры выхлопа, а энергия нужна была Фоксу, чтобы добить гада из кормовых батарей.

Внутренности «Тушканчика» еще раз тряхнуло, и на миг людям показалось, будто они валятся на пол. Но мгновенная невесомость тут же прошла — включились гироскопы рабочей