Пудреница захлопнулась, издав негромкий жалобный треск. Эрминия лишь молча кивнула в ответ: ей, видно, порядком сдавило глотку.

— Учти, Эрминия: у меня есть другая пушка. В ней-то уж патронов достаточно. И знаешь, какая у меня самая заветная мечта? Влепить тебе пулю в башку. Поняла?

Она снова кивнула.

Я наклонился к ней. Посылка лежала между дверцей и ее бедром. Я схватил ее и почувствовал, как девчонка задрожала.

— Спокойно! Одно движение — и смерть. Ты же помнишь: когда я злой, то даже о себе забываю.

Она помнила. Расстрелянная в упор почтальонша должна была еще стоять у нее перед глазами.

Я жестом приказал Эрминии сесть за руль.

Впереди раздался грохот: Бидон захлопнул капот и вытирал руки носовым платком, не глядя на машину. Лишь подойдя к дверце, он увидел меня и отшатнулся Я высунул голову из окна и холодно произнес:

— Садись вперед, Бидон, или твоя дочь умрет!

Поскольку теперь мне было уже ясно, что она его дочь, У них был один и тот же подбородок, одни и те же губы… Только он был эачуханным и уродливым, а она — красивой и сияющей. Просто поразительно, как из одного теста выходят такие разные люди…

Он сподобился открыть глазенки, не откидывая голову назад. В его взгляде было что-то гадючье: он был юрким и острым.

— Ну, что стоишь? Залезай, пока я не причинил вам великое горе…

Он подчинился; я устроился сзади, направив на них пистолет.

— Включил катушку?

— Да.

— Отлично. Тогда полный вперед!

Мне было хорошо. Мои дорогие миллионы, мой дорогой пистолетик, моя дорогая Эрминия — все было при мне. Что еще нужно для полного счастья?

— Куда ехать? — спросила она.

— Поворачивай на Экс…

Машина тронулась с места.

Они, наверное, думали, что я начну поносить их на чем свет стоит, но я помалкивал. Я предпочитал сковать их своим ледяным молчанием: это было гораздо неприятнее.

Мы миновали Фрежю и выехали на Бриньольское шоссе. Наконец Бидон не выдержал:

— Ты, наверное, считаешь нас мерзавцами, Капут, но пойми, я стал жертвой Рапена. Ведь если разобраться, это миллионное дело организовал я. Согласен, я должен был с тобой поделиться. Но нас сильно тревожила твоя репутация… Вот мы и подумали, что…

— Слушай, помолчи.

Он закрыл рот. Я тоже замолчал. Я молчал и думал о своем. Что ж, до поры до времени я их укротил, но мое превосходство было весьма шатким. С одним лишь пистолетом калибра 6,35 двух человек долго удержать не удастся. Рано или поздно нам придется остановиться на заправке или у ресторана…

Единственным выходом было прикончить их обоих и смыться на машине, увозя с собой драгоценную посылку…

Счетчик продолжал наматывать километры. Время шло незаметно. И их, и меня будто кружило в каком-то странном водовороте.

Окрестности мало-помалу становились безлюдными. Вскоре мы уже ехали среди невысоких холмов, покрытых выжженными кустарниками. От шоссе там и сям отходили узкие проселочные дороги, петлявшие среди земляничных полян и мастиковых деревьев.

— Тормози! — почти машинально сказал я.

Эрминия затормозила, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Но ни впереди, ни сзади на дороге не было ни одной машины. Шлейф поднятой нами белой пыли парил над землей, закручиваясь, как сигаретный дым.

— Вон туда, направо…

Нетрудно было понять, что это означает…

— Поворачивай направо, Эрминия!

Она отрицательно помотала головой.

— Делай, что говорю, иначе вычищу вас прямо здесь…

— Что ты задумал? — спросил Бидон.

— Высажу вас подальше от шоссе, чтоб у меня голова не болела. Я вас, гадов, уже знаю: и тебя, и твою паршивку дочь. Вы же меня первые сдадите со всеми потрохами…

— Клянусь тебе…

— Ага, давай-давай, Бидон, клянись. Когда выходишь на тропу войны, надо понимать, чем это может кончиться. Хотели меня надуть — не получилось; теперь не обижайтесь.

Эрминия впервые за все время обернулась, и ее сине-зеленые глаза обволокли меня подкупающе ласковым взглядом.

— Но ты же не убьешь нас, правда? — спросила она. — Я ведь знаю, ты умный человек, Капут. Те несколько дней, которые мы провели вместе, открыли мне, что ты тоже по-своему чувствителен. Вспомни, как нам было хорошо вдвоем…

— Постыдилась бы отца, сукина дочь! — перебил я. — А ты вспоминала о нас двоих, когда выхватывала у меня из рук коробку?!

— Бедного папу так жестоко обманули…

— Вы с ним друг друга стоите! Сколько ты наблюдала за мной перед тем, как я увидел тебя в казино?

— Два дня…

— Рассчитала, что я туда приду, а, прошмандовка?

— Да, рассчитала. Одинокий скучающий мужчина всегда приходит в игорный зал.

— И знала, кто я такой?

— Нет, это мне стало ясно только на следующий день.

— А мошенничала для того, чтобы привлечь мое внимание?

— Да…

— А подмахивала в койке как бешеная — для того, чтоб меня удержать?

— Ну почему же? Не только…

Я улыбнулся.

— Что ж, спасибо, ты подарила мне много приятных минут. Приятных минут и острых ощущений. Когда понимаешь, как скоротечна жизнь, это бесценный подарок. Как подумаешь, что большинство людишек проводит жизнь, протирая штаны в кабинете или на лавочке… Ладно, давай, поворачивай и не беспокойся о своем будущем. Я о нем сам позабочусь.

Движок Эрминия не выключала; она воткнула первую передачу и тронулась. Дорога, которую я указал, была метрах в тридцати впереди. Но вместо того чтобы свернуть, она продолжала ехать прямо и в рекордное время перешла на четвертую скорость.

— Слушай, милая, — прошипел я, — ты мне это брось. Сейчас ты остановишься и дашь отличный задний ход, понятно?

Но она не слушала. Пригнувшись к рулю, она все сильнее давила на газ.

Мы летели по извилистому шоссе со скоростью сто пятьдесят, и мне казалось, что нас несет на тележке по «американским горкам».

— Стой или я хлопну твоего папашу!

Она проскрежетала:

— Что ж, стреляй, если хочешь… Но если ты его убьешь, я поверну к первому попавшемуся дереву, и можешь не сомневаться: после такого удара мы с тобой попадем на тот свет одновременно.

В моей груди разрасталась ледяная ярость. Мое сердце превращалось в булыжник; я перестал