неужели ты так и будешь вести этот растительный образ жизни? Вгонять себя пьянкой в гроб? Да хрен там со всеми этими деньгами, отдай их, если хочешь, Гелдофу…[63]

– Что, и твою долю тоже?

По лицу Рика было видно, как тяжело ему выслушивать незаслуженные оскорбления; он тяжело вздохнул и негромко, тактично рыгнул.

– Я уж лучше заключу с тобой бесприбыльное соглашение, чем никакого вообще. Не скажу, чтобы это доставило мне особую радость, но ведь в первую очередь я хочу, чтобы ты работал, пусть это и не отразится на сумме твоего годового дохода. Мне не нравится расточительство, я не люблю, когда таланты идут псу под хвост. В этой стране более чем достаточно людей, которые не получили и никогда не получат ни малейшего шанса применить к делу свои, какие уж у них там есть, способности. Но ты-то можешь, если только захочешь; в отличие от них, у тебя есть выбор. Ты просто… ну, не знаю. Ленивый, слишком уж привыкший жалеть себя. Случившееся с Кристиной было для всех нас страшным ударом, мы все воспринимаем это как трагедию. Да, это трагедия, и все равно…

Рик говорил и говорил. Пару раз он замолкал в ожидании ответа, и тогда я кивал, или хмыкал, или пожимал плечами, или выражал свою реакцию как-нибудь еще, но не слышал уже ни слова.

В какой-то момент я почувствовал, что к глазам подступают слезы, и тогда я шмыгнул носом и высморкался в жесткую крахмальную салфетку, и он ничего не заметил. Я смотрел на Рика и не видел его, слушал – с живейшим вроде бы интересом – и не слышал.

Так, значит, это она. Кристина. Господи боже, да что же там с ней случилось? Я не хотел про это думать, но все равно думал, не мог не думать.

Что они с ней сделали? Она умерла? Неужели все так плохо, неужели самое худшее? Я вспоминал, как держался сегодня Рик, что он говорил, каким тоном, – и не находил никаких ключей. Я пытался пробудить в себе надежду, что это что-нибудь поменьше, не такое страшное, но и тут у меня ничего не получалось. Забеременела и родила мертвого ребенка, или пострадала при несчастном случае, или… мое воображение попросту отказывало.

Все то, что я придумывал, либо не было настолько трагичным, чтобы объяснить поведение Рика, либо должно было бы прямо вызвать его на разговор о Кристине – ну, скажем, если бы ее сильно искалечило, он непременно сказал бы что-нибудь насчет того, чтобы я ее навестил или послал ей что-нибудь. Нет, я не мог придумать, что бы это могло быть… Тюрьма? Я схватился за эту мысль, как утопающий. Ее повинтили в Штатах за наркотики, в каком-нибудь штате с этими ихними бредовыми законами, повинтили и бросили на пару лет за решетку… но и тогда он наверняка сказал бы что-нибудь насчет навестить ее, написать ей… Господи, да что же это такое…

– Дэн? Ты как там, в порядке? – Никогда еще на моей памяти Рик Тамбер не выглядел настолько озабоченным. Я шмыгнул носом, кивнул и промямлил:

– Я… э-э-э… извини. Я думал о Кристине.

– А-а. – Рик отвел глаза, медленно смахнул со стола какие-то крошки. – Понимаю.

Все это было ужасно, но даже теперь, даже теперь я пытался лукавить, пытался не выказать, как мало я знал, даже теперь я делал вид, что что-то там знаю, когда в действительности не знал ничего.

– А что… что там в точности произошло? Рик вскинул брови, словно осуждал меня за мое неведение. Я растерянно пожал плечами:

– Я же… я же только в общем слышал. Без подробностей. Ты не мог бы мне рассказать?

Тамбер прочистил горло, прерывисто вздохнул, взглянул на свою правую руку, гасившую в пепельнице окурок толстой сигары.

– Ну, похоже… этот парень, он был… какой-то там фанатик, «моральное большинство»[64]… не знаю точно. Фундаменталист или просто помешанный… Я не знаю, к какой там церкви… или секте, или как там… – Тамбер покачал головой и продолжил, все так же обращаясь к своей руке, крутившей и крутившей сигарный окурок. – Он только что поселился в гостинице, в Кливленде, приехал субботним скорым. Из Алабамы, видимо – специально. Ну и… в общем, если бы это было на юге, они усилили бы охрану, они всегда усиливали, когда там выступали, из-за всех этих пикетирований и угрожающих писем, но в Кливленде, я думаю, они считали, что уж там-то ничего особо опасного. В общем, он поджидал в холле, и когда она вышла из лифта, он… он начал стрелять. Ее телохранителя, его он тоже застрелил, вышиб парню мозги. Ранил Кристину в бок и в голову, она еще успела выскочить наружу, на тротуар, кричала, звала на помощь, но этот парень бросился следом и всадил в нее еще две пули, а потом гостиничный охранник подстрелил его самого, ранил… Крис умерла по дороге в больницу. Суд над этим парнем будет не раньше лета. Они там все не могут решить, сумасшедший он или нет, обычная история. Говорит, что действовал по Господнему велению, из-за… ну, этого, ты знаешь, представления вначале, гитара и все такое… Господи, Дэн, – голос Рика резко изменился, стал почти обиженным, – я никак не думал… я ни за что не взялся бы все это тебе рассказывать, ни за что. Мне очень больно, и за нее, и что вот ты… Я не могу передать, как мне больно. И я не знаю, что еще сказать.

– Да… Извини, пожалуйста, я отойду на минуту.

– Да, конечно.

Я пошел в уборную плакать.

Рик вытащил меня оттуда минут через двадцать, когда персонал начал уже беспокоиться, не случилось ли со мной чего. Говорят, сперва за мною послали официанта, но я ничего такого не помню. Я просто сидел в кабинке и ничего не слышал, пока Риков голос не вывел меня из оцепенения. Странно, но я даже не плакал. Я встал из-за стола с мокрыми глазами, но по пути в уборную слезы бесследно высохли, их словно засосала жуткая, огромная пустота, разверзшаяся внутри меня за время Рикова монолога.

Меня вывели из уборной под локоток, как лунатика. Рик хотел вызвать врача, но я сказал: не надо, ни к чему.

Он вызвался проводить меня до церкви.

– Слушай, Дэн, ты точно уже в норме?

– Да, не беспокойся. Ничего со мной не случится. Просто я раньше не знал. Спасибо, что рассказал.

– Да за что тут спасибо. Слушай, а давай вернемся в гостиницу, снимем тебе номер. Чего хорошего