низко кланяться всем прохожим. Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Сохранить тебе жизнь мы никак не можем.

Хорошо, говорю. Хорошо, говорю я им. Поднимаю лапки, нет разговору. Но допустим, я буду неслышен, буду незрим, уползу куда-нибудь в щелку, в нору, стану тише воды и ниже травы, как рак. Превращусь в тритона, в пейзаж, в топоним. Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Только полная сдача и смерть, ты понял?

Хорошо, говорю. Хорошо же, я им шепчу. Все уже повисло на паутинке. Но допустим, я сдамся, допустим, я сам себя растопчу, но допустим, я вычищу вам ботинки! Ради собственных ваших женщин, детей, стариков, калек: что вам проку во мне, уроде, юроде?

Нет, они говорят. Без отсрочек, враз и навек. Чтоб таких, как ты, вообще не стало в природе.

Ну так что же, я говорю. Ну так что же-с, я в ответ говорю. О, как много попыток, как мало проку-с. Это значит, придется мне вам и вашему королю в сотый раз показывать этот фокус. Запускать во вселенную мелкую крошку из ваших тел, низводить вас до статуса звездной пыли. То есть можно подумать, что мне приятно. Я не хотел, но не я виноват, что вы все забыли! Раз-два-три. Посчитать расстояние по прямой. Небольшая вспышка в точке прицела. До чего надоело, Господи Боже мой. Не поверишь, Боже, как надоело.

2004 год

Тринадцатая баллада

О, как все ликовало в первые пять минут После того как, бывало, на фиг меня пошлют Или даже дадут по роже (такое бывало тоже), Почву обыденности разрыв гордым словом «Разрыв». Правду сказать, я люблю разрывы! Решительный взмах метлы! Они подтверждают нам, что мы живы, когда мы уже мертвы. И сколько, братцы, было свободы, когда сквозь вешние воды Идешь, бывало, ночной Москвой — отвергнутый, но живой! В первые пять минут не больно, поскольку действует шок. В первые пять минут так вольно, словно сбросил мешок. Это потом ты поймешь, что вместо, скажем, мешка асбеста Теперь несешь железобетон; но это потом, потом. Хотя обладаю беззлобным нравом, я все-таки не святой И чувствую себя правым только рядом с неправотой, Так что хамство на грани порно мне нравственно благотворно, Как завершал еще Томас Манн не помню какой роман. Если честно, то так и с Богом (Господи, ты простишь?). Просишь, казалось бы, о немногом, а получаешь шиш. Тогда ты громко хлопаешь дверью и говоришь «Не верю», Как режиссер, когда травести рявкает «Отпусти!». В первые пять минут отлично. Вьюга, и черт бы с ней. В первые пять минут обычно думаешь: «Так честней. Сгинули Рим, Вавилон, Эллада. Бессмертья нет и не надо. Другие молятся палачу — и ладно! Я не хочу». Потом, конечно, приходит опыт, словно солдат с войны. Потом прорезывается шепот чувства личной вины. Потом вспоминаешь, как было славно еще довольно недавно. А если вспомнится, как давно, — становится все равно, И ты плюешь на всякую гордость, твердость и трам-пам-пам, И виноватясь, сутулясь, горбясь, ползешь припадать к стопам, И по усмешке в обычном стиле видишь: тебя простили, И в общем, в первые пять минут приятно, чего уж тут.

2004 год

Четырнадцатая баллада

Я знал, что меня приведут На тот окончательный суд, Где все зарыдают, и всё оправдают, И всё с полувзгляда поймут. И как же, позвольте спросить, Он сможет меня не простить, Чего ему боле в холодной юдоли, Где лук-то непросто растить? Ведь должен же кто-то, хоть Бог, Отбросив возвышенный слог, Тепло и отрадно сказать мне: «Да ладно, Ты просто иначе не мог!» — И, к уху склонясь моему, Промолвить: «Уж я-то пойму!» Вот так мне казалось; и как оказалось —
Вы читаете Последнее время
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату