Не лютня, но и не свисток,Не милосерден, не жесток,Не молод и не стар —Сверчок, что знает свой шесток,Но все же не комар.…Ах, если есть предел времен,Последний, тайный час,—То век грядущий припасенДля тех, кто лучше нас.Наш хлеб трудней, словарь скудней,Они нежны для наших дней,Они уместней там,Где стаи легких времирейПорхают по кустам.Там нет ни ночи, ни зимы,Ни внешнего врага.Цветут зеленые холмыИ вешние луга.Страдают разве что поэтДа старец, после сотни летБросающий курить;Там, может быть, и смерти нет —Не все же ей царить!…Но нет предела временамИ радости — уму.Не век подлаживался к нам,А мы, увы, к нему.В иные-прочие года,Когда косматая ордаИмела все права,—Я был бы тише, чем вода,И ниже, чем трава.Я потому и стал таков —Признать не премину,—Что на скрещении вековПочуял слабину,Не стал при жизни умирать,И начал кое-что марать,И выражаться вслух,И отказался выбиратьИз равномерзких двух.И запретил себе побегИ уклоненье вбок,—А как я понял, что за век,—Об этом знает Бог.И не мечтал ли в восемь летПонять любой из нас,Откуда ведает брегет,Который нынче час?
2000 год
Восьмая баллада
Открыток для стереоскопа набор уютно-грозовой,В котором старая Европа в канун дебютной мировой.Там поезд движется к туннелю среди, мне кажется, Балкан,Везя француза-пустомелю, в руке держащего бокал,А рядом — доброе семейство (банкира, пышку и сынка),Чье несомненное еврейство столь безнаказанно пока;В тумане столиков соседних, в размывчатом втором рядуКрасотке томный собеседник рассказывает ерунду;Скучая слушать, некто третий в сигарном прячется дыму,Переходящем в дым столетий, еще не ведомых ему.Покуда жизнь не растеряла всего, чем только дорога,—В окне вагона-ресторана плывут балканские снега.Как близок кажется отсюда объемный призрачный уют —Слоится дым, блестит посуда, красотке кофе подают…Она бледна, как хризантема, и декаданс в ее крови —Восстановима даже тема ее беседы с визави —Должно быть, Гамсун. Или Ибсен, норвежский баловень молвы.(Сегодня это был бы Гибсон. Все деградирует, увы.)Немудрено, что некто зыбкий, в углу невидимый почти,С такой язвительной улыбкой в мои уставился зрачки:Он знает все. Как эти горы, его душа отрешена.Какие, к черту, разговоры, какие, к черту, имена?!
