телохранителей Петр вошел в просторный вестибюль. В дальнем его углу сидел за короткой конторкой старичок в цивильном. У тех, кто шел

неуверенно, он строго требовал пропуска, а тех, кто целеустремленно двигался к лестнице, пропускал безо всяких цепляний. Еще с улицы Петр рассмотрел, где расположена лестничная клетка и лифты, а потому избег старикашкиных расспросов, сквозанул мимо него деловой походкой.

Оказалось, лифт на седьмом не останавливается – только на четных. Телохранителям это определенно облегчало задачу. Петр хотел первым выйти из лифта, но не успел, охранник опередил, осмотрелся, по- волчьи поводя головой, только после этого кивнул. Где же тут тупичок? Ага, вот…

Петр сел в жесткое, расхлябанное кресло под унылой, почти засохшей в кадке пальмой, огляделся. Курилка, сразу ясно. Дверей поблизости нет, кабинеты (судя по табличкам, имеющие прямое отношение к пароходству) сгруппированы чуть правее, а в пределах прямой видимости – глухая стена. Место для покушения самое что ни на есть малопригодное, неоткуда прокрасться незамеченным, а путь отхода один- единственный…

Он вышел из тупичка-ниши – и тут же увидел, как с лестничной площадки вышла женщина с большим «дипломатом» в руке. Мгновенно ее опознал – никаких сомнений, та самая брюнетка лет тридцати, занимавшая достойное место в Пашкиной коллекции. Волосы падают на плечи, одета в деловом стиле, но со вкусом, золотые серьги и перстень небольшие, изящные.

Один из охранников непреклонно заступил дорогу, взял у нее «дипломат», встряхнул. Двое других встали с боков, готовые к действию.

– А он заперт, – спокойно сказала черноволосая, – это его «дипломат», – она изящным движением руки указала в сторону Петра. – Что там, я решительно не представляю.

Охранник вопросительно обернулся. Ситуация была рисковая, но Петр решился кивнуть, подтверждая ее слова, хотя слыхом не слыхивал ни о каком «дипломате». Он просто чувствовал, что это не покушение. Решительно не похоже…

– Здравствуй, – сказала она ровно, подойдя к Петру. – Они так и будут тут торчать?

– Ребята… – Петр недвусмысленно, властно повел рукой.

Охранники после короткого колебания подчинились, отошли в самый конец коридора, к огромному, во всю стену, окну, за которым величаво текла сероватая, широченная Шантара.

– Бережешься? – спросила она с легкой иронией.

– Приходится, – серьезно сказал Петр, – стреляют-то всерьез.

– Да, я телевизор смотрела… – она присела в соседнее кресло, потянулась к его сигаретной пачке.

Торопливо поднеся ей огоньку, Петр спросил:

– Случилось что-нибудь?

Он уже примерно представлял, кто перед ним – никаких особых ребусов, очередная Пашкина любовница, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться…

– Смотря с какой стороны смотреть… – сказала женщина с той же, что и во время телефонного разговора, тоскливой усталостью, – может, ничего и не случилось, а может, в с е…

Как бы там ни было, ни малейших истерических ноток в ее голосе не чувствовалось, а это уже кое- что…

– Полина… – произнес он в пространство так, словно и не к ней обращался. Следовало удостовериться – вдруг она все-таки никакая не Полина?

– Что? – тут же отреагировала она.

– Объясни, наконец, что стряслось, – сказал Петр. – У тебя был такой голос…

Она молча курила, потом аккуратно погасила окурок в старой керамической пепельнице, не глядя Петру в глаза, сказала:

– Так удачно получилось… Я тебя не видела целые три недели.

– И что?

– Я от тебя освободилась, – старательно уводя взгляд, тихо произнесла Полина, – по-моему, освободилась наконец… По крайней мере, набралась смелости разорвать все к чертовой матери…

Петр помалкивал – как и надлежало в его положении. Не зная подробностей их отношений, лучше помалкивать с умным видом…

– Что ты молчишь?

– А что прикажешь говорить? – пожал плечами Петр. – Если уж ты «набралась смелости», вряд ли удастся остановить…

– А ты хочешь меня остановить? Вернуть? – прищурилась она с вызовом. – Что-то не похоже. Правда, у тебя на физиономии скорее облегчение читается…

«Угадала, – мысленно поаплодировал ей Петр. – О н, может, и пытался бы тебя остановить, но я-то не он. И решительно не представляю, каким чудесным макаром уговорить тебя вернуться к Пашке, потому что ничегошеньки о тебе не знаю. Кроме одного – какое-то время ты с «маэстро Пабло» активнейше сотрудничала…»

– В общем, я ухожу, – выпалила она, то ли ободренная его молчанием, то ли разозленная. – Совсем. Это уже окончательно.

«О женщины, вам имя – вероломство… – процитировал он мысленно классика. – О жены, порожденье крокодилов. Уходить-то ты уходишь, решиться-то ты решилась, но тебе чертовски хочется, чтобы разрыв произошел в полном соответствии с вековыми канонами – скандал, долгая перепалка, выяснение отношений».