муле, отправившись в далекий путь к могиле святого Мартина, чтобы молить его о чуде, об исполнении желания или же возблагодарить за благодеяние. Над их головами за эти дни уже не раз сияло солнце, шли дожди, их окутывала утренняя дымка и рыжеватые сумерки, мягкое тепло последних дней осени; они встретили и проводили не одну утреннюю и вечернюю зарю.

Матильда присоединилась к ним, так как все они были из ее прихода, а кое-кто из ее знакомых.

Принимая решение отправиться в Тур, которое сразу же одобрил Этьен, она не собиралась брать с собой Кларанс. Сделать это посоветовал ей дядя, отец Клютэн. Он подумал, что смена обстановки, дорога, посещение святого места, наряду с молитвами к святому Мартину об излечении ушедшей в себя в своем несчастье девочки, благотворно подействуют на ее состояние. Теперь Матильда радовалась тому, что они отправились вдвоем.

Дочь была рядом с ней, хотя и по-прежнему молчавшая, но, возможно, более внимательная ко всему происходившему, к дорожным превратностям, просто к другим людям, чем обычно.

Пред отъездом каноник направил племянницу к одному из своих друзей, епископу, от которого она получила охранную грамоту, гарантировавшую ей безопасность, помощь и внимание, правом на которые пользовались все отправлявшиеся в паломничество.

Уладив все эти дела, Матильда привела в порядок все связанное с ее работой и, оставив дом на попечение Тиберж, утром четвертого ноября отправилась в Тур, где должны были отмечать одиннадцатилетнюю годовщину со дня смерти святого Мартина. Предстояло шесть дней пути, но было желательно прибыть на место накануне, чтобы присутствовать на этой церемонии, отдохнув душой и телом.

До этого туманного утра все шло хорошо.

Матильда, уже имевшая опыт паломничества в Шартр и в Мон-Сен-Мишель и много раз сопровождавшая мужа на крупные ярмарки в Брюгге, Лион, Франкфурт и Бокэр, с удовольствием погрузилась в атмосферу приключений и открытий, которую ощущала каждый раз, отправляясь в дорогу. Но на этот раз к этому ощущению прибавлялась надежда.

Паломники, с которыми отправились Матильда и Кларанс, двинулись из столицы по Орлеанской дороге, по старому римскому пути, содержавшемуся в те времена в прекрасном состоянии конгрегациями, не перестававшими о нем заботиться, потому что движение здесь было очень оживленным и этой дорогой круглый год пользовались многочисленные «жакко»[11], направлявшиеся в Сен-Жак-де-Компостель. На изрытом колдобинами, прорезанном колеями грязном шоссе, как стрела рассекавшем поля, нескончаемые огороды, виноградники и леса, всегда было много народу. Двуколки, всадники, пешеходы, стада образовывали невообразимую смесь.

Попутчикам Матильды не нравилась эта суета, и они довольно скоро предпочли двигаться по извилистым проселочным дорогам, где булыжник был помельче и которые соединяли один приход с другим, городки с хуторами, деревни с всегда такими гостеприимными монастырями. Двигались они небыстро, повторяя: «Дорога доведет!» — на всем протяжении похода, не забывая останавливаться, чтобы помолиться в попадавшихся на пути часовнях или молельнях, находя время поклониться крестам на перекрестках дорог, полюбоваться пейзажем, перекусить, когда чувствовался голод.

С наступлением вечера они останавливались не в крупных придорожных приютах для паломников, не в церквах, стоявших вдоль римской дороги, а в скромных обителях, монастырях, где эти путники веры находили хороший прием, теплый кров и здоровую пищу.

В Орлеане они присоединились к толпе верующих, желавших поклониться мощам святого Эверта, епископа и исповедника, и преклонить колена перед священным дискосом — вазой в виде тарелки, которой пользовался Христос. Они провели там ночь, а ранним утром под небом, затянутым свинцовыми тучами, вновь отправились в путь. И в этот раз они оставили в стороне старинную дорогу, шедшую на север вдоль берега Луары, и переправились через величественную реку, пораженные развернувшимся перед ними пейзажем, хотя и затянутым дымкой тумана. Теперь они шли по более узкой лесной дороге.

Они, должно быть, уже приближались к Клери, где были намерены помолиться Святой Деве, после чего направиться в Блуа. Доберутся ли они туда благополучно? Не заблудятся ли в этом тумане?

Вдруг мул Матильды начал хромать.

— Боже мой, мадам, ваш мул повредил себе ногу! — воскликнул мастер-медник, некоторое время шедший рядом с ними.

Они его хорошо знали по Парижу как своего клиента.

— Как это могло случиться? Дорога, как мне кажется, не плоха.

— Сойдите-ка с него, мадам, я посмотрю, что с ним.

Матильда спешилась, протянула руки, чтобы помочь Кларанс, и наклонилась рядом с медником, осматривавшим одну за другой ноги мула.

— Расковалась правая задняя нога, мадам, — объявил он укоризненным тоном. — На нем больше ехать нельзя. Ему будет больно. Вам нужно как можно скорее отыскать кузнеца.

— В этом потерянном месте…

— Скоро мы будем в Клери. Вам придется вести мула в поводу. Это необходимо, если вы хотите поправить дело.

Приходилось смириться с этой задержкой. Матильда взяла за руку Кларанс, свободной рукой подхватила кожаный повод и ускоренным шагом двинулась вдогонку паломникам, которые ушли довольно далеко: замыкавшие их цепочку уже едва виднелись в тумане, как неясные силуэты.

Только теперь она заметила, что ее дочь без конца перебирает в пальцах левой руки четки из слоновой кости, которые Этьен прикрепил к поясу девушки в момент расставания. Она молилась? Неужели ее сознание, остававшееся помраченным столько месяцев, за то время, как они шагали по этому перелеску, настолько прояснилось, что к ней вернулось чувство, потребность молиться? Матильда внимательнее, чем обычно, посмотрела на ничего не выражавшее лицо дочери, которой она устала задавать остававшиеся без ответа вопросы.

Они без задержки вошли в Клери, городок, сгрудившийся вокруг единственной церкви, с незапамятных времен посвятивший себя поклонению Божьей Матери.

Путники благоговейно преклонили колена. Они молились Богоматери, просили ее не оставлять своим вспомоществованием паломников на протяжении всего их пути, отвести несчастья, беды и разбойников, которые могли бы помешать им благополучно закончить паломничество.

Подкрепившись купленным в Орлеане съестным, Матильда, оставив своих спутников отдыхать после обеда, взяла за руку дочь, подобрала повод мула и отправилась на поиски кузнеца. Жившая рядом с церковью женщина объяснила ей, что у них всего один кузнец, работавший на окраине городка, совсем не в том направлении, куда им предстояло двигаться. Стало быть, приходилось возвращаться назад.

По звуку молота, стучавшего по наковальне, по снопу искр, пронзившему туман, они скоро поняли, что кузница близко.

Опоясанный кожаным передником, крупный и тяжелый, словно печь, довольно сильно прихрамывавший человек с седыми волосами и прокаленным вблизи огня лицом сильными ударами кувалды правил разогретый докрасна железный стержень. Матильда объяснила ему, что расковался мул.

— Бога ради, мадам, я наилучшим образом переобую вашу животину, — сказал он. — Но прошу вас немного потерпеть. Я должен закончить начатую работу.

— Хорошо, я подожду.

Уже далеко не молодой, кузнец был довольно медлителен. У него ушло много времени на придание стержню нужной формы и еще больше на подгонку подковы к копыту мула.

Туман, который, как полагали все, не рассеется весь день, около полудня немного поднялся. Но тут же снова сгустился.

Когда мул был подкован, Матильда, поблагодарив кузнеца и расплатившись с ним, вместе с дочерью уселись на мула и вернулись туда, где оставили своих попутчиков. Там никого не было. Женщина, направившая Матильду к кузнецу, ждала ее возвращения и сообщила, что паломники решили воспользоваться улучшением погоды, чтобы успеть пройти побольше. Они просили передать, чтобы она их догоняла.

— Они пошли вон по той дороге, в Блуа, — указала женщина. — Надо идти все прямо и прямо. Ошибиться невозможно.