схватки. Будут, по меньшей мере, раненые, если не убитые. Вы подумали об этом?

Этьен обнял за плечи дрожавшую от ужаса жену.

— Успокойтесь, дорогая! Ваши сыновья и их друг молоды, натренированы, тогда как Артюс едва оправился после месяцев лечения раны! Что же до меня, то мне придает силы ненависть, и я чувствую себя способным драться и не боюсь его. Верьте мне, мы покончим с этим легко.

— Пошли, — потребовал Арно, который, что называется, грыз удила с той самой минуты, как в разговор вмешалась его мать, — ждать больше нечего! Нельзя допустить, чтобы он и на этот раз от нас ускользнул!

— Нужно, однако, время, чтобы предупредить Филиппа, который страшно рассердится, если мы оставим его в стороне от сведения счетов с нашим врагом, — сказал Бертран, более спокойный, чем его старший брат. — Он, конечно, захочет присоединиться к нам, что нам вовсе не помешает. Чем больше нас будет, тем лучше.

— Вы думаете, мой сын, что муж Флори будет полезным, когда речь пойдет не о рифмовании слов, а о рукопашной схватке?

— Я в этом уверен, отец. Он достаточно храбр и обладает энергией, свойственной худощавым людям. В нашем деле, как мне кажется, лучше быть впятером, чем вчетвером.

— Вы правы, сынок, — согласилась Матильда, — я, как и вы, убеждена, что наш зять будет действовать энергично; попутно мне пришла мысль сопровождать вас на улицу Писцов, где я останусь с Флори на время вашего отсутствия, вместо того чтобы дрожать здесь в ожидании худшего. Мы нужны друг другу, вдвоем нам будет спокойнее.

— Как хотите, дорогая, но пойдемте же за ним сразу. Каждая истекшая минута может оказаться потерянным временем!

Отдав нужные распоряжения и оседлав лошадей, все тут же отправились в путь. Как обычно, Матильда сидела на лошади позади мужа.

На улицах, где уже было мало народу, рдели сумерки. На западе небо купалось в пламени заката. Пурпурные отблески ложились на влажный булыжник мостовой, на белые стены домов, на островерхие черепичные или крытые кровельным сланцем крыши, на почерневшие поверхности свода Гран-Шатле, уже освещенные дежурным фонарем, на дома, расположенные на острове и на Большом мосту, на толстые стены Пти-Шатле.

На улице Сен-Жак захмелевшие студенты горланили застольные песни перед окнами кабачка, откуда они вываливались целыми компаниями.

На улице Писцов молодожены также заканчивали ужин. Выслушав тестя, Филипп поднялся из-за стола, взял свой кинжал, накидку, поцеловал сильно побледневшую Флори. Захваченная врасплох, она стояла с распущенными по-домашнему волосами, удерживавшимися лишь опоясывающей лоб лентой. Под алым камзолом виднелся уже округлившийся живот. Пока еще грациозная, но уже несшая в себе плод, она воплощала в себе женскую хрупкость и непреложный суверенитет.

— Да хранит вас Бог, Филипп! — проговорила она, вернув мужу полный тревоги поцелуй. — Не забывайте, что я буду волноваться за вас!

— Не нужно, дорогая, мы возвратимся скорее, чем вы думаете.

Мужчины ували, и мать с дочерью остались одни в зале, в которой внезапно прекратился шум, лишь за минуту до этого заполнявший все ее пространство. Несмотря на всю эту суету в непосредственной близости к ней, тетушка Берод, рано улегшаяся в постель, уже спала в своей любимой небольшой комнатке на первом этаже.

— Поднимемся ко мне, мама, там нам будет удобнее ждать, — предложила молодая женщина, взбудораженная волнением, для которого этот эпизод отнюдь не был единственной причиной.

Следуя за горничной Флори Сюзанной, высоко поднявшей над головой канделябр на три свечи, свет от которых отбрасывал назад длинные, черные тени, они рука об руку поднялись на второй этаж. Подбросив дров в камин, где сразу же по-новому засияло пламя, служанка зажгла свечи и затворила за собой дверь. Ее шаги затихли на лестнице.

Усевшиеся по обе стороны камина, женщины помолчали, созерцая языки пламени. Мысли их были далеко от этой комнаты. Над ними витало какое-то одинаковое ощущение угрозы.

— Эта встреча рано или поздно должна была произойти, — со вздохом прервала молчание Матильда. — Я поняла это с самого начала.

— Я тоже боялась этого…

Голос Флори был хриплым. У нее вырвалось рыдание.

— Если случится что-нибудь с Филиппом, — прошептала она, — какое-нибудь несчастье в этой затее, я никогда не перестану винить в этом себя.

Она встретила взгляд, полный скорби и упрека.

— В том, что происходит, вы совсем не виноваты, дорогая дочка, совсем не виноваты! — воскликнула Матильда тоном, не вызывавшим сомнений. — Заклинаю вас, поймите, что это именно так! Это все Артюс! Разве не он виноват во всем случившемся, со всеми такими ужасными для нас последствиями? Как и Кларанс, да, как и она, вы, Флори, только жертва, только жертва, и не сомневайтесь в этом!

Она поднялась, протянула дочери свои готовые прийти на помощь руки.

— Пойдем. Помолимся вместе, попросим Господа защитить тех, кому нам не удалось помешать исполнить закон возмездия, тех, кто не послушался бы нас ни при каких обстоятельствах!

В тепле этой комнаты, где аромат горевших поленьев вместе с запахом ароматизированных свечей создавал ощущение интимности, пробуждавшей в памяти каждой из них воспоминания детства и мысли о материнском долге, воспоминания о совместном прошлом, еще таком недавнем, они преклонили колена, чтобы в общей молитве утишить тревогу и скоротать время.

Затем, немного успокоившись, они уселись рядом за вышивание, обсуждая хлопоты, предстоявшие в связи с рождением ребенка.

Внезапно с улицы донесся звук от копыт шедшей галопом лошади. Было слышно, как она остановилась, открылась дверь, послышались шаги через несколько ступенек на лестнице, и на пороге комнаты появился Филипп, схвативший в объятия Флори.

— Слава тебе, Господи! — проговорила Матильда. — Вы живы и здоровы!

— Как и четверо остальных, мама, — объявил молодой человек через голову своей жены, тихо плакавшей на его плече. — Ни у кого ни царапины, никакой стычки, никакой борьбы. Мы в целости и сохранности, какими вышли отсюда!

— Возможно ли это? Что вы сделали с Артюсом Черным? Что там произошло, пока мы с Флори в этих четырех стенах боролись со страхом и со своим воображением?

Он осторожно подвел будущую мать к одному из стоявших у камина кресел, помог ей усесться и расположился сам на подушке у ее ног. Матильда уселась напротив.

— Я расскажу вам странную историю! — заговорил он наконец. — Я просто ошеломлен! За такое короткое время произошло так много и таких удивительных событий! Ни одно из наших предположений не сбылось, случилось одновременно и больше, и меньше того, чего мы ожидали!

Он прервался и улыбнулся почти детской улыбкой.

— Я плохой рассказчик, хотя и трувер! — воскликнул он. — Вы, наверное, не понимаете ничего из того, что я говорю! Ну, что ж! Начнем сначала, так будет лучше.

Он взял руки Флори и принялся влюбленно целовать ее пальцы.

— Едва мы отправились в путь, как тут же столкнулись с первым препятствием, — начал он свой рассказ. — Если бы метр Брюнель, который знал сержанта стражи на воротах Сен-Мишель, не убедил его в том, что действует с ведома отца аббата Сен-Жермен-де-Пре, нам было бы не просто выйти из Парижа в такой поздний час. К счастью, объяснение это удовлетворило бравого парня и нас пропустили. Мы постарались как можно быстрее проделать наш путь. Темнело быстрее, чем нам того хотелось бы, но все же мы двигались без фонаря и скоро оказались перед домом Гертруды. Спешившись на некотором расстоянии от него и привязав лошадей к стволам деревьев, мы молча двинулись к забору. Калитка не была заперта изнутри, и мы без труда проникли в сад. Подойдя к фасаду дома, прислушались. Все было тихо. Ни малейшего шума. Внутренние ставни на окнах были закрыты, и заглянуть в окна мы не могли. Мы старались уловить хоть какой-то признак разговора, а сами говорили шепотом, когда ваш отец, дорогая, осторожно