ослеп и перешёл в иной мир – мы не знаем. И был ли Иванушка первым у Воланда – тоже неизвестно. Но совершенно ясно, что Булгаков вырывал и уничтожал наиболее острые места в тексте. Елена Сергеевна фиксировала иногда в дневнике факты уничтожения Булгаковым частей рукописи. Так, 12 октября 1933 года она записала: «Утром звонок Оли (Бокшанской. – В.Л.): арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорят, что за какие-то сатирические басни. Миша нахмурился… Ночью М.А. сжёг часть своего романа».
…на тысячу первый раз… я открою тебе глаза… – В этом эпизоде Булгаков подтверждает одну из своих главных мыслей: слепота вследствие невежества не может служить оправданием неправедным поступкам. Лишённый истинного знания в детстве и в юношестве, ослеплённый берлиозами, он тем не менее подвергается суровому наказанию.
…на блюде оказалась мёртвая голова с косым шрамом… в запёкшейся крови на шее… – Далее несколько листов вырвано, вновь, видимо, с чрезвычайно острым содержанием.
…а курьершу всё-таки грызть не следовало… – Возможно был ещё один вариант данной главы, где Внучата проявил свои гнусные наклонности.
…в городе имеется один человек, который… стремится стать покойником вне очереди… Некий… фон Майзен. – Если предположить (а для этого есть все основания), что прототипом фон Майзена является бывший барон Б. С. Штейгер, то выясняется любопытная ситуация: Булгаков 30 декабря 1933 года как бы предрешил судьбу бывшего барона, «зарезав» его на одной из страниц своего романа. Б. С. Штейгер состоял в те годы на службе в коллегии Наркомпроса РСФСР по внешним связям и подчинялся непосредственно небезызвестному деятелю – Авелю Сафроновичу Енукидзе, члену этой коллегии. Бывший барон, выходец из Швейцарии, прекрасно знал иностранные языки и принимал участие в обслуживании дипломатического корпуса и иностранных гостей. Булгаков же его именовал в романе «служащим коллегии по ознакомлению иностранцев с достопримечательностями столицы».
Вероятно, Булгаков был хорошо осведомлён о «деликатной» деятельности барона, поскольку достаточно часто соприкасался с А. С. Енукидзе, возглавлявшим комиссию по руководству Художественным и Большим театрами и решавшим многие театральные дела, в том числе касавшиеся писателя (разрешение или запрещение булгаковских пьес, рассмотрение заявлений писателя на выезд за границу и т.д.). Во всяком случае, едва ли писатель стал бы в романе выносить смертный приговор человеку, которого плохо знал.
«Казнив» барона в романе, Булгаков затем часто встречался с ним на приёмах в американском посольстве, в ресторанах и других местах. Это видно и из записей в дневнике Е. С. Булгаковой. 23 апреля 1935 года: «С нами в машину сел (при отъезде из американского посольства. – В.Л.) незнакомый нам, но известный всей Москве и всегда бывший среди иностранцев – кажется, Штейгер. Он – с шофёром, мы – сзади». 3 мая: «У Уайли (сотрудница американского посольства. – В.Л.) было человек тридцать, среди них турецкий посол, какой-то французский писатель… и, конечно, Штейгер». Запись того же дня: «Вчера днём заходил Жуховицкий (журналист, тоже занимавшийся «обслуживанием» иностранцев. – В.Л.)… Очень плохо отзывался о Штейгере, сказал, что ни за что не хотел бы с ним встретиться у нас». 18 октября: «…Позвонили из американского посольства, зовут на… приём у Буллита… Пришли… Посол необыкновенно приветлив. Мы поздоровались. Миша отошёл к роялю. Буллит подошёл к нему и очень долго с ним разговаривал… К ним подходил Афиногенов. Только двое и было русских. Впрочем, ещё Штейгер. Тот проявлял величайшее беспокойство, но околачивался вдали…» 7 января 1936 года: «После театра… поехали в шашлычную… Там были американцы и, конечно, неизбежный барон Ш[тейгер]…»
О реальной смерти барона Штейгера Булгаков мог узнать 20 декабря 1937 года. В этот день в прессе был опубликован приговор Военной Коллегии Верховного суда СССР по делу об измене Родине и шпионаже в пользу одного из иностранных государств. Обвинялись – А. С. Енукидзе, Л. М. Карахан, другие высокопоставленные лица и… Б. С. Штейгер. Все были приговорены к расстрелу. Сообщалось, что приговор приведён в исполнение.
После столь трагической развязки у писателя была возможность изменить своё суровое решение, ибо основная работа над романом была ещё впереди. Но Булгаков оставил свой «приговор» в силе, изменив лишь способ смертной казни: вместо ножа барон получил пулю.
Впрочем, некоторые исследователи полагают, что прототипами барона фон Майзена (фон Майгель – в последней редакции) могли быть и другие личности. Представляет интерес мнение М. Золотоносова, который считает, что за образом фон Майгеля скрывается известный в те годы литературовед М. Г. Майзель. «В сочинениях… М. Г. Майзеля, – пишет М. Золотоносов, – Булгаков неизменно характеризовался как представитель «новобуржуазного направления», художественного «шульгинизма». Именно М. Г. Майзель использовал применительно к Булгакову слово «апология» («апология чистой белогвардейщины»)… Возможно, что писатель что-то знал о доносительстве (в прямом смысле слова) Майзеля, если назначил на роль доносчика именно его… Знал, вероятно, Булгаков и об аресте Майзеля в период «большого террора» (убит 4 ноября 1937 года)».
Что ж, не исключено, что в бароне фон Майзене (фон Майгеле) нашли отражение черты нескольких ненавистных писателю лиц.
…и комната преобразилась в гостиную… – Уже в этих преображениях просматривается будущий «Великий бал у сатаны».
…барон Маргарите был известен… – Ещё одно свидетельство, подтверждающее, что прототипом фон Майзена был Б. С. Штейгер, как, впрочем, и замечание, что «деток никогда у барона не было».
…милый барон, скажите… – Отточие авторское. Видимо, в вопросе Воланда подразумевался интерес к «специальности» барона. Далее часть текста уничтожена.
…и ещё раз всё преобра… – В этом месте вырван лист с текстом.
Тут Фие… – И вновь обрыв текста, в котором описывалось вызволение поэта из мест не столь отдалённых.
Весь в грязи, руки изранены… – В последующих редакциях мастер появляется не из заключения, а из психиатрической лечебницы.
